Однажды к нам на дачу поехал мой двоюродный брат Мишка. Мишке было двадцать лет, он пришел из армии, почти сразу же поступил на подготовительное отделение какого-то института, жил в общежитии и время от времени приезжал к нам в гости. В тот день мы втроём — отец, Мишка и я — долго бродили по окрестностям леса, отцу удалось подстрелить зайца, и вечером он уехал домой, а мы с Мишкой остались на даче ночевать и вернуться в город должны были первой утренней электричкой.
С наступлением темноты делать стало нечего.
— Давай баню протопим, — предложил Мишка.
Рядом с дачным домиком стояла небольшая бревенчатая банька. Мы с Мишкой быстро развели огонь, поддали жару, и банька вскоре превратилась в настоящую парилку.
Раздеваясь, я заметил, как Мишка окинул меня пристальным любопытным взглядом, но значения этому не придал. Будь я постарше или поопытней, я бы, конечно же, задумался и даже смог бы догадаться, что значил этот его как бы примеривающийся, скользящий по мне взгляд... Но тогда, в свои четырнадцать, я — при всей своей внешней браваде — был наивен, абсолютно неопытен и даже в чем-то, в каких-то вопросах, глуп.
— Ну-ка, братишка, нагнись... я тебе спину потру, — сказал Мишка и, легонько взяв меня за плечо, повернул к себе задом.
В его прикосновениях уже чувствовались страсть и нетерпение, но я, ничего не подозревая, доверчиво наклонился и, когда он сказал...
— Ниже... ниже немного... — я, упершись ладонями в низенькую деревянную скамейку, стал перед почти раком.
Этого-то ему и было нужно... Мишка несколько раз провёл мочалкой по моей спине, потом, словно бы невзначай, скользнул мочалкой между моими полураздвинувшимися половинками, снова провёл по спине... видимо, он примеривался... и вдруг, обхватив ладонями мои ягодицы, он раздвинул их в разные стороны — и в ту же секунду я почувствовал, как по образовавшейся между нами ложбинке скользнуло что-то большое и твёрдое... «Ты что?» — хотел спросить я, но не успел даже открыть рот... намыленная залупа Мишкиного члена упёрлась в мою туго сжатую дырочку, Мишка с силой дёрнул меня, прижимая к себе, залупа, раздирая очко, скользнуло вовнутрь, и я, выгибаясь, взвыл от боли. Боль была страшная, режущая — особенно в первые мгновения...
Я застонал и дёрнулся, пытаясь вырваться, но Мишка, подсекая мне руки, рывком повалил меня на живот, на низкую деревянную скамейку, вдавил в меня член еще глубже и, навалившись грудью мне на спину, торопливо и горячо зашептал над самым ухом...
— Ничего, Жека, ничего... потерпи, я быстро...
— Брось... — прохрипел я, — брось, Мишка! Больно...
Он не ответил. Чуть приподняв свой зад, он коротким, мощным толчком вогнал член в меня полностью, до самого основания, еще крепче сдавил меня в своих объятиях и, тяжело дыша, задвигал задом — стал быстро и судорожно мять распростёртое на скамейке моё голое тело... От сильной, теперь уже тупой и нестерпимой боли я почувствовал, как медленно начинает темнеть в глазах и лицо покрывается холодным потом. Казалось, огромный Мишкин член, пронизывая меня насквозь, своей горячей и твёрдой головкой доходит мне до гортани...
— Больно мне, Мишка... — прошептал я из последних сил, кусая губы.
Мишка не отозвался. Вывернув голову и тяжело, прерывисто сопя, он целовал меня в шею, не прекращая вбивать в меня свой твердый, как скалка, горячий член...
Очнулся я оттого, что кто-то плеснул на меня холодную воду. Я открыл глаза и увидел склонившегося надо мной Мишку.
— Что это ты, братишка, такой слабенький? — он, довольно улыбаясь, похлопал ладонью мои ягодицы.
Боли никакой не было, только сильно жгло в заднепроходном отверстии... Видя, что я очнулся, Мишка выпрямился, и я увидел его толстый, тяжело свисающий вниз длинный член с обнаженной тёмно-красной головкой.
— Зачем ты со мной... так...