Это было в 1987 году, когда перестройка уже вовсю «шагала по стране». А я, 18-летний рядовой Лосев также «вовсю» вышагивал по плацу в/ч ***** в качестве рядового. Родной Х-ск я покинул чуть больше двух месяцев назад, предварительно, наконец-то лишившись осточертевшей девственности на пару с Иркой Панкратовой, бывшей одноклассницей и соседкой по подъезду. Лёжа на клетчатом покрывале в своей так называемой «детской», Панкратова поклялась ждать и «писать каждый день».
Наслушавшись появлявшихся тогда на каждом шагу страшных историй о дедовщине, я, прибыв в часть, со страхом узнал о том, что в третьей роте в/ч ***** из своего призыва я буду совершенно один. Однако командир роты майор Худяков, судя по надписи на входе в казарму «в/ч *****-В, подразделение к-на Худякова», получивший майора недавно, заверил меня, что будет держать ситуацию в отношении меня «на личном контроле». И в самом деле, за первые два месяца службы особых посягательств в адрес своей личности я не заметил. Высокий спортивный блондин, майор проникся ко мне неожиданным расположением и всячески опекал. «Деды», чувствуя это, особо меня не трогали. Разве что пару-тройку «отеческих» подзатыльников да «нежных» пинков под пятую точку. И то в основном от лиц «кавказской национальности» и прочих жителей Средней Азии. Особенным «вниманием» я пользовался в этом смысле от рядового Мирзарахимова, уроженца города Самарканд. С этим высоким, широкоплечим, черноглазым красавцем мне выпало трудиться на территории автопарка. Вернее, трудился скорее я, а Рустам ходил по парку, засунув руки в карманы «дедовского» хб, выбеленного перекисью до светло-салатного цвета.
И вот, в один прекрасный день, за полчаса до построения на ужин он окликнул меня, подметавшего небольшую площадку у сарая с запчастями...
— Эй Лосив! Сюда ходи!
Я медленно побрел в сторону небольшой будки, на крылечке которой лениво восседал Мирзарахимов.
— Худой (так за глаза звали нашего командира) видель? А? Ответ не слишю. Майор Худяков куда пошель?
— Не знаю, — отвечал я, приготовившись к тому, что в отсутствие майора могу немедленно отгрестись.
— А, хуй с ним, будка пол мой, бросай метелька на хуй! — стало понятно — некому помыть пол в будке Мирзарахимова, где он хранил различный инструмент, и, поговаривали, прятал траву.
Я молча взял половое ведро и пошел набирать воду. Когда я вернулся, Мирзарахимов уже сидел на табурете внутри своих «апартаментов» и мечтательно изучал «Боевой Листок». Я достал тряпку, выжал ее и накинул на стоявшую в углу швабру.
— Стой, Лосив! Оставить! — одернул меня вдруг злобный «дедушка». — Скажи, Лосив, тибя гражданк баба есть?
— Есть.
— А как завут?
— Ира, — отвечал я и тут же вспомнил нежные груди Панкратовой. В штанах впервые за последние несколько недель зашевелилось. Неужели они и вправду добавляют что-то в компот?
— Ира... — вздохнул «дед»... — Ебаль ее?
— Ебал.
— Скольку рас?
— Десять, — соврал я.
— А, десять! Пизьдишь, наёбиваш лишьний состаф! Нираз ни йибаль только рукой так делаль! — он продемонстрировал знакомый каждому мужчине жест, означающий дрочку. — У тибя хуй нет йибать, пониль?
Я молчал.
— Столовая кампот пиль? — спросил узбек и сам себе ответил... — Пиль. Вот теперь хуй ни стоит. Я столовая кампот ни пиль. Я только гражданскй молоко пиль. У миня есть хуй. Хочишь смотреть как стаит?
Я продолжал молчать. «Чего тебе надо, отъебись» — думал я про себя.
— Хооочишь, занаю, хочишь, — промурлыкал Мирзарахимов и начал расстегивать ширинку. — Ты не видель такой, да?
Под хэбэшными штанами его не было обычных армейских трусов. Там был лишь его довольно-таки длинный, сантиметров на пять больше моего член. Мирзарахимов достал его и начал поглаживать. Когда он оголил
