— Так меня называют мои друзья. Ясно?
Она нервно кивнула, хотя понятней ей не стало.
— Ты так долго не возвращался. Вик... — она запнулась. — Дойч. Я волновалась. Ты не писал так долго, — она не выдержала, и глаза ее наполнились влагой. Она помнила, что он перестал писать почти сразу после начала службы. Все новости о нем она узнавала от его родителей, и до сих пор не могла понять и простить эту бесчувственность.
— Мне было насрать, — ровным голосом сказал Дойч. Его взгляд был направлен на нее, стеклянный, немигающий взгляд. В кухоньке, где они находились, было очень тепло, но она вдруг почувствовала, как ледяной холод забирается ей под платье.
— Почему? — тупо спросила она.
— Потому что ты дура, тупорылая.
Она сидела, как оглушенная.
— Что ты такое говоришь, — с ужасом проговорила она. — Ты шутишь...
— Какого... мне шутить, — Дойч поднялся. — Гляди сама. До двадцати лет просидела задницу в этой сраной деревне. Всю жизнь просидишь, ожиреешь, как свинья, и дети твои будут такие же. Свиньи тупорылые. — В его глазах поблескивал странный огонек веселья.
Ей показалось, что мир сошел с ума. Она зарыдала громко, безудержно, закрываясь руками. Потекла тушь, окрашивая пальцы. — Сволочь, — сквозь слезы говорила она, — какая же ты сволочь.
— Не реви, дура, — спокойно сказал Дойч.
— Ты, ты... — задыхаясь, прокричала она, — ты не сможешь жить с этим дальше! Не сможешь...
— Чего? — равнодушно сказал он.
Она в последний раз всхлипнула, неловко поднялась, и бросилась к выходу. Вслед ей донеслось:
— В натуре, тупорылая...
Прибежав домой, она закрылась в своей комнате, и принялась искать снотворное. Она вывалила коробку с лекарствами на пол, отобрала два блестящих листика, выдавила капсулы на ладонь, и стала глотать по одной. Во рту было сухо, таблетки приклеивались к языку, она помогала себе пальцем, давилась ими, пока ее не замутило. В ушах стоял звон.
Она упала на кровать лицом вниз, вцепилась зубами в подушку и стала ждать смерти, твердо решив уехать отсюда навсегда, если, конечно, не умрет.
Она уснула, не снимая одежды.
Был уже поздний вечер, когда раздался настойчивый стук в окно. Еще сонная, девушка приподнялась с кровати, включила ночник, и слабым голосом спросила:
— Кто там?
— Я, — послышался голос, который наполнил ее душу ужасом и гневом
— Пошел вон, — твердо ответила она. — Я не хочу с тобой разговаривать.
— Я тоже, — донеслось до нее. — Я по другому делу. Открой, это быстро.
На нее нашло затмение. Она чувствовала, что поступает как последняя дура, но какая-то сила вынесла ее в прихожую. Не включая свет, она отбросила крючок на входной двери, леденея от предчувствия.
Дверь распахнулась. На пороге стоял он. В темноте она не разглядела лица, но ей почему-то показалось, что он улыбается.
— Заходи, — тоскливо сказала она.
Он прикрыл за собой дверь.
— Зачем ты пришел? — ее голос дрожал.
— Пошли к тебе, — сказал он.
Она пропустила его вперед.
При свете ночника она увидела его лицо, и сердце ее забилось. Он улыбался.
— Знаешь, подруга, — сказал он, — я тут немного подумал.
— Я не хочу с тобой разговаривать, — твердо проговорила она. — Ты настоящий скот. После всего, что у нас было...
— Фу-ты, ну-ты, — отозвался он, усмехаясь. — У меня был дурной настроение. Ты что, обиделась?
Она задохнулась от гнева.
— Убирайся. ...
— Я же сказал, у меня разговор, — он повысил голос. — Слушай, ты с кем-нибудь была, пока меня не было?
— Что?? — почти закричала она.
— Значит, нет, — он кивнул головой, — хорошо, раз так. Перепихнемся?
Она потеряла дар речи.
Он поднялся,
