тобой бегаю?
— Правда что...
— Или ты от меня убегаешь...
— Глубокая мысль...
— А почему у нас после фраз многоточия? — смотрит задумчиво с улыбкой в потолок, вдруг резко становится серьёзной. Взглядом делает мне почти физически больно. Это специально, чтобы я совсем контроль потеряла. А у неё глаза как у зверька какого-то, не пойму... Губки почти детские. Нежные, розовые. Я провожу ладонью по её щеке, как буд-то боясь поранить своим прикосновением нежную кожу, а она улыбается. Улыбается, закрывает глаза и слегка откидывает голову... Нет!!! Не надо так со мной! Я сама так кучу раз делала! Это называется — «поцелуй меня». Я резко отдёргиваю руку, ненавижу себя за какой-то непонятный ни то разочарованный стон, ни то стыдливый всхлип. Она широко раскрывает глазёнки... Я тогда подумала, что она в детстве сворачивала шейки цыплятам... Не правда! я не об этом думала! Я думала... Да, а я вообще думала? Сердце готово было выскочить из груди. Банальность? Банальности тоже просто так не появляются. Первый раз в жизни поняла откуда появилась эта.
Внизу живота заныло. Это не смешно ни сколько. Я вдруг поняла, что она сейчас уйдёт и я умру. Не от огромной неземной любви или ранения осколком разбитого сердца, а просто от того, что всю жизнь буду хотеть её поцеловать и проклинать себя за... За это, короче... — Дура ты. Пошли за столик... Да и вообще. Пошли отсюда. Нечего здесь больше делать.
Да. Я хотела сказать «Что это ты раскомандовалась» Но... После того, что я сделала... Точнее, чего не сделала. Как глупо, Боже, я себя повела! Я вообще, думала о серьёзных вещах. Рисовала в воображении безумные постельные сцены... Да какие безумные? Я никогда в воображении безумных постельных сцен не рисую. Только постель пастелью. Какой ужасный каламбур. Она в трусиках на смятой постели, с закушеной губкой могла бы убить во мне человека полностью...
— Я тут совсем недалеко живу, поэтому мы сейчас попути меня и проводим, ок?
— конечно...
Подошли к её подъезду... Я только тут поняла, что ничего не знаю про неё, да и знать не хочу особенно... Просто буду приходить каждый день сюда и сидеть вот на этой лавочке... Она когда-нибудь выйдет, посчитает меня чокнутой...
— Ну чё, котёнок, будем прощаться?
— Ты меня поцелуешь?
У меня отнялось всё тело... То есть совершенно всё. Осталось только что-то вроде шума или запаха в ушах... Запаха в ушах...
Смешно... Не то чтобы я не ожидала, что она это спросит. Если бы она не спросила, я бы сама спросила. Ну, неужели я такая неуклюжая и стеснительная? Или просто...
— Ну так?
Огоньки в темноте глаз не видно, волоски чёрненький растрёпанные. Она сидит на поручне... подъездное крыльцо. Я подхожу близко и выдыхаю ей прямо в лицо. Лицо с таким невинным выражением. Актриса?
— Прости меня, малыш, — дышу я — я очень, очень хочу этого, и тогда хотела, и не только этого, всю тебя хочу, просто даже слов таких нет... Слов-то таких, может, и нет, но того, что я себе надумала хватило на очередную волну совершенно непоэтического чувства... Или поэтического... В конце концов она обняла меня ножкой, положила ладошку на непослушную мою гриву и притянула к себе несмелую девчонку на четверть старше её... Я коснулась её губ и поняла наконец, чего у меня не было уже три года... Да, для того, чтобы испытать это нужно очень-очень хотеть. Головокружение... Такое, что даже страшно.
Страшно падать или забыться навсегда. Вернуться обратно из бездны практически невозможно, даже, если бы я этого хотела. Я не отдавала себя отчёта в том, что руки мои вжались в её тельце и ей даже могло быть больно.... Мы порядочное количество времени шумели так под подъездом... Две девчонки... Картина, наверное, симпатичная... Прохожих я не видела. А я ничего не видела! У меня же глаза были закрыты! Я была счастлива и несчастна одновременно... Потом я