буквально дрожал, когда она была не совсем одета или когда видел её в окошечко в ванной! И гасил свои желания ежедневным онанизмом, вдруг ощутив, что дрочу уже не на мифическую девушку, как в армии, а на Таню, перебирал ее белье, вдыхал запах ее подушки. Да, я осознавал, что она мне СЕСТРА, но именно это вдруг распаляло нежданно родившееся влечение. Странно, но мы почти не разговаривали, отвечая друг другу односложно, но чем дальше уходили дни с моего возвращения — какая-то напряженность между нами не исчезала, а лишь росла; а потом я увидел ее на даче... — нет, я не видел больше никого, ни мамы, ни отца, ни двух племянниц 6 и 9 лет, — а только ЕЁ и вдруг понял со страхом и волнением, что влюбился вНЕЁ, в её славные линии бедер, чудесные холмики груди, губы, глаза, в её новую из косичек прическу... и все вспыхнуло внутри, когда она повернулась спиной и я вдруг увидел ЕЁ ПОПКУ, так туго натянувшую собой голубую материю купальника... Я отворачивался и вновь смотрел, смотрел, смотрел. Я подходил ближе, Таня отходила дальше, наши взгляды встречались, но тут же в каком — то испуге разбегались и я чувствовал, что весь загораюсь краской и дрожу. И вдруг маленькая Наташка говорит: «... тетя Таня, а почему у тебя так много волосиков на ногах растут, — смотри, совсем как у дяди Славы! А у моей мамы не растут и на животике тоже нет как у тебя и у дяди Славы...». Таня густо покраснела, повернулась и быстро ушла в дом. Ещё пуще наверное покраснел и я, вдруг увидев какой — то странный взгляд маленькой Наташки на низ моих плавок — о господи! — у меня туго вздыбился член, буквально выдавливался из материи плавок! Я повернулся и увидел лицо Тани, она смотрела на меня из окна домика и, похолодев, увидел как она опустила взгляд на мои плавки, ведь не увидеть, как сильно выпирает из них член, было нельзя!...
В ту ночь я спал плохо, прислушиваясь к ворочавшейся за шкафом Таней, вновь и вновь вспоминая дачу, Таню в купальнике, её восхитительную попку и задыхался от волнения, теребя член: какие — то радужные картинки вставали в воспаленном мозгу, то, что мы с ней купаемся голыми, то, что я обладаю ею. В ту ночь я впервые дрочил в её присутствии: встал, осторожно снял трусы и заглянул из — за шкафа на Таню. Она, казалось, спала. Я долго, затаив дыхание, так стоял. Потом осторожно вышел и постоял перед её постелью голым, дрожа и даже стуча зубами. Потом лег к себе и стал дрочить, облив себя тут же брызнувшей спермой... И уснул... Утро разбудило меня солнцем и шумом машин за окном. Я потянулся... и вдруг ощутил, что голый! Одеяло в ногах, трусы рядом, — господи, — промелькнуло в голове: — я и заснул так, голым! Потом услышал как звякнул замок закрываемой двери... Таня ушла... Она видела МЕНЯ! Пусть! Пусть, что будет... то будет! И посмотрел на себя. Она видела... Видела, видела — стучало в голове — вот так лежащим перед ней!... Я встал и почему — то лег к ней в постель. Вдыхая ее запах. Потом обнял её подушку и задвинул её под себя и вдруг уткнулся лицом в тетрадь, которая выскользнула из — под подушки, открыл её и остолбенело пролистал. Листы тетради были изрисованы попками, членами, яйцами, но изображенными как — то неумело, неправильно... Господи!... как я смотрел на её рисунки, как жадно читал написанное танькиным почерком строчки, какие — то обрывочные, перечеркнутые, иногда просто отдельные слова и фразы: «... попка мальчика... попка мужчины... она увидела его ягодицы, сильные, мужские, волосатые... она пальцем в поиске мужчины, а он в её пизде... она почувствовала его член в жопе... в Армении девочки целомудренны впереди, но не сзади...». Я уткнулся в тетрадь и читал, читал и остервенело трахал подушку и, даже спустив, продолжал елозить членом по постели сестры... Моё неожиданное открытие потрясло, ошеломило, смутило душу, разум, тело — милая, милая сестренка, может ли ЭТО БЫТЬ, ведь ты недотрога, тихоня,
