плитками, и отдельные капельки сливаются в сплошную линию. Она встряхивает головой, и, закрывая глаза, подставляет лицо струям горячей воды.
«Что у тебя вышло с этим парнем? Или лучше сказать, чем закончилось». «Лучше сказать, о чем мы с ним говорили. Он оказался не таким уж знатоком в этих делах, хотя, кое-что полезное он мне рассказал. Я все записала...» «Очень зря, надеюсь, ни при нем? Все это надо выучить, а лишнее выбросить. Да?» « Да. Я так примерно и поступила, красавчик... Кстати, давно хотела спросить, а кто это с тобой на этом эстампе?» «Некстати... Это гравюра начала века». «Муж изменяет жене. Позабыт церкви порядок и божеский стыд». « Кажется, я мог бы полюбить тебя «.
Он спит. Она любуется его лицом. Несколько пушинок одуванчика в его волосах. Она целует его руку, на ладони написаны шесть цифр. Соня — шелковая девочка. Эти цифры не были ей знакомы, — приходится сделать над собой усилие, чтобы не закричать.
Он протянул к ней руку, а потом, когда она сказала: «Не сейчас», встал и подошел к окну.
Вот он курит у открытого окна. « Что это там написано?"Таксофон». И я это прекрасно знаю... А если бы не знал? Интересно, прочитал бы с такого расстояния... Что это с ней вдруг?... Непросто все, вот так впустить к себе чужого человека... Ладно. Будет о чем подумать... И ей». Уже около пяти и жара постепенно спадает. На стуле стоит портфель. Соня читает книжку, шевеля губами и, наверное, слишком низко склонившись над страницей. Во дворе шумят дети. Книга обернута в яркую страницу из журнала.
Он: (оглядывается на Соню) Что ты читаешь?
Соня: Да, так, ерунда.
Соня кладет руку на открытую страницу. « Теперь трудно, чтоб все, как раньше... Ведь жила же я без него все это время... Всегда есть что-то такое, что не дает о себе забыть, все эти крючки, которыми цепляется к тебе жизнь... Не могу сказать, что невозможно, однако и непросто... забыть, да, забыть или нет, просто не узнавать... Нет, теперь он. Но почему он так? Что он там написал на руке у себя? Скрыть? А потом что? Пятнадцать минут уже молчит и курит, и вот, пожалуйста».
Он: Ну, а все-таки?
Соня: (про себя) Вот, опять. (ему, и головы не повернув) Так, ерунда. Книгу.
Он: Это понятно, что книгу. А, какую? Или тебе, как бы это... неудобно сказать?
Соня: (закрывает книгу, оставляя руку между страницами) Я же говорю, ерунда. Ты такого читать не станешь. (открывает книгу)
Он: Ну почему же? Что, на столько уж, ни в какие ворота? Я много читаю всякого. Вот, например, знаешь, про одного парня, он еще все бутерброд себе готовил, и там это все так подробно описано, как он намазывает хлеб горчицей, натирает чесноком, боится, что подгорит...
Соня: (посмотрела на него, потом на обложку своей книги) Нет, это мне никогда не нравилось... (глядя на обложку, про себя) Черт знает, что такое, предлагаем праздничные иллюминации и фейерверки... какое-то барахло тут нашла, не сидеть же просто так, без дела... И потом, все на руке пишут, когда нет бумаги, телефон, например какой нибудь... (проводит языком по зубам) щетку бы не забыть... (взглянула на него, потом опять на обложку) выставит ведь... что за идиотская манера оборачивать книги... ну, не знаю я, что я читаю, даже не догадываюсь.
Он: И все-таки, что ты читаешь?
Соня: Да телефонный справочник. (про себя) Кстати, можно попробовать. Надо, надо на что-то решаться, должен же быть какой-то выход.
Он: (чуть встревожено оборачивается, видит, что она читает стихи) А... и что, интересно?
Он берет с подоконника тополиный пух. «Будем здесь сидеть, глазеть друг на друга, в окно... Трахаться будем, пока хорошо... Почему бы и нет, может и стоит решиться... Она — Соня, блондинка... И что-то еще такое... На языке что-то крутится».
Соня: Да, чрезвычайно.
Он кидает пух в Соню.
Соня: (отмахивается) Пожалуйста, перестань курить. Голова тяжелая. (потерла пальцем зубы)
Он бросает сигарету в окно. Подходит к ней, садится на корточки, берет ее за
