захочется» но почему-то не стала. Ей нравится, когда у нее во рту чужой язык, сказал Эван, на что Клодия, кажется, пробудилась от своего сна и завизжала, что ей не нравится. Этот плач был таким глупым. Молодая женщина поопытнее ска-зала бы, что ей все это нравится, но не более того, и больше она ничего не позволит. Однако, не можем же мы подыскивать ответы для других... Эван, я ухожу одна, в отчаянии сказала Клодия и подня-лась, чего ей, по-моему, делать вовсе не следовало, потому что Морис сразу же подошел сзади, обхватил за талию и прижал обе ее руки по бокам, заметив мне, что можно приступать. Посреди раздавшихся криков Эвелин спокойно сказала: «Подождите, дайте мне расстегнуть ей платье», что и сделала, сопровождаемая истошным воем Клодии: платье разошлось до пояса, ей и вправду следовало бы надеть какое-нибудь похуже. Милые выпуклости сразу же показались из сорочки, обнаруживая маленькие и коричневые сосочки. Боже! Боже мой! Спасите меня! Спасите, визжала Клодия, пока Эвелин, совершенно забыв, что я была избрана первой, на-клонилась своими теплыми губами к этим чувствительным точкам, которые под руководством губ и языка вскоре набрали остроту, пока Клодия мяукала и пыталась высвободиться из жесткой хватки Мориса. Ах, если бы я владела искусством писателя, чтобы во всех деталях описать то, что произошло потом. Я признаюсь, что набросилась на рот молодой женщины, как дикарь. Я ничего не могла с собой поделать. Увы, как часто я признаюсь себе в этом. Не слушая приглушенных моим ртом рыданий и протестов, я обхватила упругие груди, пока Эвелин присела рядом с нами обеими и спустила ее панталоны. Теперь, милая, ты будешь нашей, пробормотала я в мягкий и теплый рот. Поиграй с Дейдр. Она скоро будет готова к петуху, сказала Эвелин и, подняв платье, оказалась только в корсете и чулках. Затем я занялась муфтой Клодии, исследуя сладкую липкость между ее бедрами. Ее колени дрожали, но Морис держал крепко. Краем глаза я увидела, как Эван снимает свои сапоги и штаны, а Эвелин играет его мальчиком, пока он гладит ее дерзкие обнаженные ягодицы. Оба схлестнулись в любовном объятии, от вида которого Клодию пришлось поддерживать еще сильнее, ибо, увидев их, она стала всхлипывать чаще, хотя в этих рыданиях появилась и новая, другая нота, которую нельзя было не узнать. Так Клодия помимо воли начала достигать оргазма. Я упрямо лакала ее, ощущая солоноватые брызги, а Морис развернул ее за подбородок и впился в губы. Ах, какая последовала оргия! Стонущая от отчаяния, Клодия была затем схвачена в охапку, брошена, отнесена, не знаю, как сказать, на диван, где, лежа кверху спиной, получила горящий, трепещущий хобот Мориса промеж ягодиц. Ему пришлось добрую минуту про-талкивать свой разбухший жезл в тесную, недовольную дыру. Она плакала, просила, даже хватала меня за руку, но, наконец, кол пробился туда, куда ему было нужно, а шары повисли, касаясь ее зада. Нет, нет, нет, НЕТ! все время рыдала она, пока Эван осед-лывал Эвелин на полу так, чтобы зловредная пара могла хорошо видеть, как суетится Клодия. Было ли это с его стороны местью? Было ли это правдой? Или она просто перворазрядная актриса? Признаюсь, что так и не увидела ее слез. Она поддалась после нескольких мужественных толчков и прекратила сопротивление, хотя ее бедра и не двигались, чтобы помочь проникновению в тесную, пухлую, маленькую задницу. Когда он кончил и отошел, она сползла вниз на живот, спрятала лицо и не отвечала на вопросы, лежа, будто вдруг заснула в чужом доме. Тем временем двое на полу лежали расставшись. Бедная Дейдр, только ты осталась неутоленной; мужчины, впрочем, вскоре оправятся, сказала Эвелин, отдыхая у всех на виду с дерзко раскрытыми ногами. На самом деле я хотела, чтобы все они исчезли, и Морис, и Эван тоже, и поговорить с Клодией. Настолько мне хотелось узнать правду: изнасиловали ли ее, или же я была зрительницей пьесы. Пожалуй, если бы я осталась, я
