необъяснимо-терпкие соцветия распускаются в сладко зудящих костях летящего черепа. Соцветия эти искрились, как сварка. Нестерпимо сияли холодным огнём отречения. Этот огонь электрическим пуншем проник в её недра, в самую матку, и завибрировал там стреляющим гейзером. С протяжным стоном, Екатерина кончила, упав на спину и опорожнив прямую кишку.
— Еппонский бог... — Алексей напряжённо всматривался вдаль, торопливо застёгиваясь.
— А? Ты чего, Алёшк?
— Вон, там! — Он показал трясущимся пальцем между деревьев, — Та баба. Из-за которой я, блядь, глаза лишился!
Близка к оргазму, с пакетом, прижатым к лицу, Зоя корчилась на бетонной плите. Они подбежали откуда-то сбоку. Екатерина кинула в неё не успевшими еще остыть фекалиями, а Алексей несколько раз ударил в бок заточкой. Судорожно сжав пакет, она пустилась наутёк, но они настигли, набросились, повалили в грязь, стали ожесточённо пинать, целя в лицо.
Зоя яро сопротивлялась. Через некоторое время ей удалось даже вскочить и пробежать несколько шагов, но затем она вновь упала, споткнувшись о труп дяди Серёжи.
— Держи её! — Подоспевший Алексей навалился сверху, стремясь поразить заточкой горло.
Екатерина, присев на корточки, наносила удары по голове куском кирпича. Увернувшись от одного из ударов, Зоя ухитрилась схватить зубами большой палец Алексея и откусить его. Палец, однако, неудобно застрял во рту и едва не проскочил в глотку. Зоя неистово дёрнулась, с визгом освобождаясь от кровоточащей плоти и осколков зубов; тотчас Екатерина нанесла ей наиболее сильный и точный удар по темени, лишив моментально сознания.
— Гнида. — Алексей ковырнул ей глаз и надавил на рукоять заточки... пробив тонкую кость, стальное жало углубилось в мозг. Екатерина оторвала лопнувший глаз, словно спелый крыжовник и неспешно отправила в рот. Алексей с остервенением выдавил второй, поднёс к губам, но тут он побледнел, и его вырвало красным.
Екатерина подняла с земли большой палец и пакет с губами. Пот стекал по щекам. Её мелко трясло.
— Алёш, ты выпил Федькину кровь что ли? — Она с подозрением ковыряла блевотину, — Мы ж договорились...
— Да ты чего, охренела?! — Как-то слишком уж грубо вскричал Алексей, вытирая Зоиными трусами рот (он успел разрезать их обнаруженным в кармане складным ножиком).
Екатерина пожала плечами, подтянула к себе труп дяди Серёжи и, разорвав отвёрткой брюки, извлекла бессильно съёжившийся член.
— Этот хуй больше не встанет. — Беспристрастно констатировала она и, взяв у Алексея нож, отрезала член под корень и положила в пакет.
— Палец отдай! — Потребовал Алексей, внюхиваясь в трусы.
Но Екатерина, продолжая улыбаться, привстала, обнажив дородные ягодицы, и, смазав откушенный палец слюною, затолкнула себе в анус...
— Мальчик в попе ковырялся, хуй у мальчика поднялся, но, говна почуяв вкус, испугался, подлый трус!
— Это я-то испугался? — Алексей привстал и, пошатываясь, приблизился к Екатерине, расстёгивая штаны.
— Хуй тебе, хуй тебе, хуй тебе! — Озорно закричала та, шлёпаясь на спину и дрыгая ногами.
— Убью!... — Алексей напрыгнул сверху, зажав Екатерине рот и нос обрывками трусов.
И тут Борис (который только что вернулся с важной встречи) настиг поглощённых взаимной похотью, и, подбежав сзади, почти в упор восемь раз выстрелил в них из обреза помпового ружья. Патроны ружья были оснащены дробью. Екатерина и Алексей обмякли, конвульсивно подёргиваясь. Борис подобрал пакет с губами и, усевшись на пень, условным свистом стал созывать на трапезу ежей и птиц.
По прошествии четверти часа осторожные звери стали выглядывать из укрытий.
Первым пришёл Валентин Петрович Ласточкин, заслуженный артист СССР с колючками из эпоксидной смолы. За ним появился Роберт Сдул с капроновыми перьями
