волосики на ее лобке. Потом я взял член рукой и на ощупь всунул его во влагалище — вначале неглубоко, наблюдая за выражением ее лица. Инга зажмурилась и напряглась. Я ввел член чуть глубже. Инга издала прерывистый вздох, похожий на всхлип. Тогда я резким толчком попытался засадить его как можно глубже, и, почувствовав, что мой орган оказался в горячем, тесном и мокром вместилище, которое выгодно отличалось от моего кулака, ритмично задвигал тазом. Инга хрипло стонала в такт моим движениям.
«Поверить не могу, думал я. Я трахаю женщину, которая старше меня в три раза, я насилую ее». И продолжал двигаться все резче и быстрей. Руками я сдавливал ее ягодицы, потом, просунув левую руку между нашими телами, принялся ожесточенно терзать Ингину грудь... Влагалище Инги издавало отчетливые хлюпающие звуки. Она стонала уже в не ритме моих движений, а непрерывно. Потом она вскрикнула резко, вздрогнула, и я понял, что она кончила. Буквально через полминуты она кончила снова, я же, несмотря на крайнее возбуждение, никак не мог этого сделать. Я хватался за ее задницу, за колени, тискал ее груди, но достичь оргазма все не удавалось. Я запыхался, с меня градом тек пот, однако я продолжал настойчиво трахать Ингу Владиленовну. Я повернул голову, и мой взгляд упал на мебельную стенку. В ее полированной поверхности я увидел смутное отражение: связанную по рукам и ногам голую женщину, которую насилует голый худой подросток. И неожиданно при виде этой картины я кончил буквально через пару секунд, выбросив внутрь Ингиного тела обильную липкую струю спермы.
После этого я просто лежал на ней, не вынимая члена, который постепенно терял твердость, из ее истекающего соками влагалища. Часы на стене показывали 15—40, и Инга Владиленовна была в моем полном распоряжении еще как минимум пять часов. Мой член снова начал вставать внутри ее тела, и я опять задвигал тазом...
Короче, так и не слезая с Инги Владиленовны, я «пахал» ее до половины пятого, кончив еще два раза. А потом долго забавлялся с ней: дрочил ее клитор, дергал за соски и защемлял их бельевыми прищепками, засовывал пальцы в ее влагалище... Периодически я снова залазил на нее и трахал, но, не позволяя себе кончить, слезал и продолжал развлечение, поддерживая себя в возбуждении, в конце концов доведя женщину (да и себя) до полного изнеможения.
В последний раз я отымел ее в половине десятого и, кончив ей на лобок (спермы было совсем чуть, я полностью себя выжал), отвязал ее ноги, а затем расстегнул наручники. Я побаивался, что она на меня бросится, но этого не случилось. Не глядя на меня, Инга Владиленовна одела свою разрезанную юбку, блузку без пуговиц; обула босоножки, взяла в прихожей свою сумочку и, покачиваясь, вышла из квартиры. В окно я наблюдал, как она медленно идет к своей машине («копейка» ей досталась после развода), садится за руль и уезжает.
Я уничтожил все следы происшедшего — спрятал наручники, выбросил изрезанное белье Инги Владиленовны и веревки, собрал оторванные пуговицы. Сменил простыню, мятую и влажную от пота и Ингиных выделений. Я со страхом ожидал последствий.
Потом приехали родители. Они заметили, что я не в себе, однако я сказал им, что подрался, и показал разбитую губу... На вопрос мамы об Инге Владиленовне я ответил, что она приходила в три часа и сразу же ушла.
Через три дня я столкнулся с ней, входящей в мой подъезд. Я решил, что она идет рассказать все родителям, однако она, глядя в сторону, проговорила.
— Я никому не расскажу. Мне жаль тебя и твоих родителей. Прошу тебя тоже ничего никому не говорить...
Что-то мне показалось странным в ее тоне, какая-то неуверенность. И тогда (не знаю, кто тянул меня за язык) я ответил:
— Меня твои условия не устраивают. Мне понравилось тебя трахать. И я хочу тебя выебать еще. А иначе я все расскажу твоей дочери.
— Нет...
— А чтобы она поверила, покажу ей твои
