Наташка! Это что-то такое большое и белое, круглое и мягкое, громкое и темпераментное, стонуще-дрожащее, что так приятно держать на хую, поливая изнутри спермой... Наташка! Наташка! Наташка! Созрела голубка моя, ты вспомнила про меня!... Уже через полчаса я был у нее. Она открыла дверь-мы встретились. Я сразу же, с порога обнял, облапал ее, она не оттолкнула, я поволок ее к лежаку, на ходу раздеваясь и раздевая ее... «Меня целый месяц никто не ебал,» — только и успела сказать она,... мы вместе упали, и вместе задергались, и затрепыхались, и в общем... пропали...
Я плохо помню тот день... Так что-то смутно выплывает из памяти... Ее лицо на расстоянии выдоха с широко распахнутыми прямо в меня черными-бездонными глазами... Ее тело подо мной, белое, как пшеничная булка, мягкое, как пуховая перина, горячее, как противень в печи... Ее ноги с розовыми-розовыми пяточками, закинутые к подушке на уровень головы — несмотря на полноту, Наташка была бесконечно гибкой и податливой, почти пластилиновой... И эта ее пизда, раскрытая, вечно мокрая, ненасытно зовущая... Казалось, мы испытывали терпение друг друга, шло соревнование кто-кого, но побежденных не было и не было, никто не хотел уставать и уступать... Мы оба были победителями... Время от времени мы отрывались друг от друга, выкуривали по сигарете и вновь, неодолимая сила стягивала нас в одно целое... «Я тебе нравлюсь?» — спрашивала Наташка. «Нравишься!!!» — отвечал я и засаживал ей по самые яйцы. «О-гооо-гоой!» — всхлипывала женщина и гримасса неземного наслаждения искажала ее лицо. «Ты меня любишь?» — вопрошала Натка сквозь слезы спустя какое-то время. «Люблю!!!» — клялся я и рвал ее пизду своим хуем. «О-гооо-гоой!» — опять с благодарностью разносилось вокруг и мы вдвоем и вместе улетали на планету каких-то немыслимых Розовых Одуванчиков... Ничего не помню больше... Только кругом... эти розовые-розовые розовые-розовые розовые-розовые одуванчики... Говоря официальным языком ментовского протокола, мы с Натахой в тот день совершили несколько, неустановленных числом, половых сношений обычным и извращенным способами... и это без обеда.
Только Наташкин кот, животное, с которым она никогда и нигде не расставалась, толстый и кастрированный, вернул нас с небес на землю. Он нагло запрыгнул мне на спину и, не обращая внимания на то, что люди занимались делом, стал истошно орать на своем кошачем языке. «Пушок! Мальчик мой пришел!» — услышала кота Наташка, — «Есть просит... Мама забыла мальчику поесть дать... Бедненький, совсем я про него забыла... покушать котику не дала...» Она вылезла из под меня, накинула халат и пошла на кухню. Кот запрыгал за ней, а я растянулся на кровати, расправляя натруженные органы и поглаживая натертый пиздой член. Вот это ебля! Вот это да! Вот это баба! Охуеть можно!... «Мамочки мои!!!» — вдруг ворвалась в комнату Наталья, — «Серенький! Ты знаешь сколько времени-то?! Шесть часов!!! Вечер уже!» — «Ну и что, что вечер?» — легкомысленно не понял я, — «А вечером, что? не ебутся что ли?» — «Нет, не ебутся!» — «Почему же это?» — «Потому что вечером мужья с работы возвращаются! Вот почему. Юрочка уже полчаса как домой едет...» — «Юрочка? Как опять Юрочка? Так ты что же до сих пор с ним?» — «С ним, с ним! Одевайся быстрее! я лучше в машине тебе обо всем расскажу...» Мы по-пырому собрались и через десять минут уже сидели в моей «девяте»... Наталья отдышалась: «Слушай, Казаков! Укради меня сегодня куда-нибудь! А?» — я сделал брови домиком: «В смысле?» — «Ну увези меня куда-нибудь... подальше... где Юрка меня не найдет.» — «А вы чо? Поругались что ли?» — «Да нет, не поругались. Просто устала я от него и он наверное от меня.
Уж забыла, когда последний раз с ним трахались... А я сейчас без этого не могу, мне постоянно мужик нужен, чтобы постояннно палку кидал... Мне с тобой хорошо... Очень хорошо... Ты такой долгоиграющий... Давай куда-нибудь закатимся и я тебе дам,