группы следовало немедленно избавиться от Марыси. Или отправить в село, или... ликвидировать. Но брат! Последствия непредсказуемы. Да и сам Нечай с удовольствием чесал глаза о точенные коленки да титьки девушки и член его ломило от тесноты пространства.
«Коса» мучался физически. После ликвидации сексота МГБ в соседнем райцентре он уходил последним и уже на задворках городка, в сумерках, повстречался с юродивой, одетой в старое подвенечное платье. Тридцатилетняя дурочка, радостно улыбаясь, шла навстречу Косе и проникновенно нараспев приговаривала...
— Радость моя! Любовь моя! Как долго я ждала... Мой красавец... Моя жизнь... Обними меня... , я так хочу тебя... !
Женщина обвила боевика руками за шею и прижалась к нему всем телом. От нее пахло развратом от недавней ебли с местными сопляками-стажерами.
Парень с опозданием стал отталкивать дурочку, но она мертвой хваткой вцепилась в воображаемого жениха и тот возбудился. Жестоко возбудился. Сказалось долгое воздержание, молодая кровь и напряжение после проведенной операции. С трудом владея собой, Коса, боковым зрением быстро изучил обстановку и резво уволок женщину в высокие лопухи. «Невеста» была счастлива, а «жених» нетерпелив и горяч. Едва вставив член в скользкую от пацанской спермы щель дурочки, его клапан прорвало и он долго и обильно поливал ее матку своим семенем. Сбросив напряжение, Коса бросился бегом к месту сбора группы.
Через день член покраснел, раздулся и заплакал седым гноем. Ссать стало мучительно больно и неинтересно.
«Явор» морально страдал больше всех. Его идейная платформа переломилась на айсберге ситуации и он наиболее трезво оценивал обстановку. Он очень любил Марысю и ему было крайне неприятно наблюдать за деформацией нравственности группы и самой сестры. Даже у жестокого «зверхныка» Нечая пошла крыша, т. к. глаза его масляно шарили по телу девушки. Явор кожей чувствовал неизбежность падения сестры и не знал, как предотвратить ее позор.
— Москали-и-и-и! — зловещей дробью по тесовым стенам землянки ударили слова дозорного Сокола, наблюдавшего за подходами к бункеру через своеобразный перископ.
Нечай грубо оттолкнул его и прилип к окуляру.
Взвод красноармейцев цепочкой на лыжах торовал снег, соблюдая безопасную дистанцию друг от друга. Во главе шеренги бежала на поводке рослая черная овчарка, беспокойно поводя носом по сторонам. Вдруг она резко остановилась и глухо пролаяла в сторону схрона.
— Пар! Пар из дупла! — заорал один из солдат, тыкая пальцем в сосну над схроном.
Нечай сорвал с себя свитер и комом вогнал его в вытяжку.
Цепочка остановилась, ощетинившись автоматными стволами.
— Хуйн-я-я! — возразил старший. — Может белка вильнула!
Несколько томительных минут цепь созерцала сосну и двинулась дальше. Овчарка огрызалась и норовила повернуть назад.
— Пронесло!, — устало опустился на нары Нечай, — Но кляп не вынимать. Могут проверить ночью.
Через час стало душно и повстанцы разделись до пояса, потно блестя в бликах свечи.
Марыся тоже сняла свитер и сидела в тонкой ситцевой кофточке, прилипшей к потному телу. Как голая.
Минувшая опасность сделала всех говорливыми и счастливыми. Марыся, наименее приспособленная к таким стрессам, вдруг экзальтировано бросилась на грудь Нечая и стала осыпать его лицо поцелуями...
— Миленький!... Спасибо... Ты спас нас... Я так люблю тебя!...
Неосторожным движением она сбила свечу на пол и землянку поглотила темень.
В абсолютной тишине слышно только чмоканье губ Марыси и нарастающее сопение Нечая. Он инстинктивно прижал девушку к груди и их губы слились в жадном поцелуе. Рука ее шарила по бугру штанов и нетерпеливо расстегивала пуговицы шириньки. В каком-то угаре, как под гипнозом, забыв обо всем на свете, степенный главарь боевки службы безопасности ОУН и
