же стало очевидным, что налицо все признаки, о которых она сообщила ему накануне... соски по стойке «смирно», а трусы... м-да, их придется стирать вместе с его трусами, заляпанными спермой. Между ног — большое пятно обесцветившейся ткани, явно мокрое. Она в отчаянии опустила руки — к радости сына, уже было испугавшегося, что она снова наденет лифчик.
Лиз тяжело вздохнула... — Да, Джимми, женщины тоже мАСТУРбируют. И — да, действительно, я испытала некоторое сексуальное возбуждение, пока мыла тебя. Но — вот уж чего никак нельзя, так это... скажем, делать разные вещи у тебя на глазах. Не забывай, я все-таки твоя мама, а тебе только тринадцать лет.
— Но ты тоже не забывай, мам, я ведь твой сын! Ну как я могу — я, значит, буду дрочить, а ты просто смотреть, да? Ну мам, тебе ведь это надо не меньше, чем мне, правда? Ты-то во сне не кончала, и ты такая же возбужденная, как я. Я видел, видел!
Он радостно улыбнулся... железная у меня логика, а? Когда мать не нашлась с ответом и лишь беспомощно посмотрела на него, Джимми правильно понял, что победа не за горами — надо только не спугнуть маму и постараться не пробудить в ней снова чувство ответственности за происходящее.
Легонько надавив руками на плечи, он заставил ее лечь на спину рядом с собой. Никакого сопротивления. Тогда о
