Планерское — это деревня на берегу Черного моря, деревня — говно, море — говно. Я сам из Костромы приехал, но и там у нас значительно лучше можно отдохнуть и оттянуться, и красивее там безо всяких гор, моря, лечебных грязей и просто грязи.
Въезжаешь в Крым, переезжаешь какое-то мутное и вязкое как малафья болото, называемое почему-то озером. Трясешься по каким-то степям. Поезд прут то передом, то задом, как будто не определившись, куда его иметь. Растянувшись вялой елдой, он еле движется по обезвоженным пустотам. Только уроды-деревья, маленькие и корявые, словно жертвы кровосмесительной связи толпятся вдоль дороги. И один только вереск у самых железных путей голубым цветом радует обдуренный и помутненный глаз.
Потом неожиданно появляется море. Только море и красный берег, покрытый подгоревшим мясом отдыхающих. Здесь не разглядеть стройные бедра и упругие мышцы, огромные жопы и спортивные попки. Все слито в единую массу.
Здесь на долго не останавливаться, а на машине дальше в Планерское (Коктебель).
Плакат на дороге о том, какие корифеи останавливались здесь. Народные писатели, заслуженные композиторы, просто бляди.
По сравнению со степями и Феодосией это кажется раем, но не надолго.
Там нет моря.
Море там конечно, есть. Но нет запаха моря. Есть запахи сраного плова, шашлыков из осетрины.
На диких пляжах нудистов пахнет говном. Эти нудистские пляжи абсолютно не радующее взгляд зрелище. Одна пизда на десять хуев, и та занята. Пахнет (см. выше) говном. Кусты рядом все засраны, пойдешь по ним и наступишь или в застывшую кучу дерьма или вспугнешь присевшую пожурчать нигилистку.
От всего этого я был в запое несколько дней. Не видел ничего вокруг, пил и пил. У деда, у которого мы поселились, не было душа. Даже жопу помыть приходилось из шланга на улице, под всеобщим обозрением. В общем, все это было довольно грустно.
Но через некоторое время к деду приехали две семьи из Минска. Две мамы у каждой по ребенку. Мальчик и девочка. Сами мамы были еще довольно молоды — лет тридцати. Хотя про них уже нельзя сказать, что они только что с конвейера: не помяты, блестят и хорошо пахнут.
Одну звали Юлия, она была довольно высокого роста, с длинными тонкими ногами, на которых были маленькие светлые волоски. Ноги свои она показывала каждый раз, потому что носила платья с разрезом до почти до пояса. У нее была дочь, звали ее Оленька.
Вторую женщину звали Оксана, она была не такого высокого роста. Загорелое лицо, вьющиеся рыжеватые волосы и чего я не мог не заметить широкий зад и большая грудь. Отморозка ее сынка звали Илья.
Именно вторая меня и завела. Не знаю почему, может быть вид у нее был страдающий и печальный, как и у меня.
В первый вечер мы пили вино за знакомство, дети все время мешали, несли какую-то ахинею. Говорили о президенте Лукашенко, о том как у них там тяжело, как у нас все значительно лучше. Я сидел в это время рядом с Оксаной и хуй мой стоял. Я не мог ничего внятно сказать, неудачно шутил и, наверное, не оставил приятного впечатления.
На следующее утро я встал пораньше и пошел поссать, народу у деда стало больше и в его сортир, иногда, трудно было попасть. Я шел по огороду насвистывая песню про мальчика, который хотел в Тамбов, а я хотел в пизду Оксаны, определенно. Об этом я продумал всю ночь.
Я подошел к туалету, схватился за ручку и дернул дверь. Вообще-то я думал, что там никого нет, но это оказалось не так. Да и крючок был слабый и дверь распахнулась.
Над очком сидела Оксана, задрав юбку и поливая аккуратно в отверстие.
«Ой» — сказала она и покраснела до корней волос пизды.
«Ой» — сказал я и покраснел еще больше.
Она перестала писать, вскочила и захлопнула дверь. Так я познакомился с ее мандой. Эта встреча стала началом нашего сближения, я обращался к Оксане с разными мелкими просьбами, помогал ей по мелочам, но о романтической встрече в
