когда на участок стали съезжаться мощные джипы.
Гостей было не так много, человек десять — все в дорогих черных костюмах, украшенных белыми кашне. Струнный квинтет опустил смычки — полилась плавная музыка, под которую ребята разминались аперитивом за пышно сервированными столами под огромными тентами. Веселье быстро набирало обороты, кто-то рухнул в бассейн. Один из гостей вылез на сцену, заорал:
— Душа песни просит!
Оркестр удалился, устроившись на широком балконе дома. Публика медленно стягивалась к сцене. Наконец туда набилась куча народа, включая охрану и хозяйку.
В этот момент полыхнули на фронтоне дома искрящиеся буквы «Чао!», крутанулись, рассыпая брызги, вертушки, звонко зачпокали раскиданные по участку петарды.
В суматохе никто не обратил внимание на то, как опускаются салютные кронштейны.
— Эй, пиротехник хренов! — донесся усиленный микрофоном голос хозяйки. — Придурок! Еще не время!
— Самое время, — покачал головой Коробов и инстинктивно поднес руку к глазам: первый же салютный залп с расстояния метров в двадцать буквально вдребезги разнес «ракушку».
Коробов бросил пульт на землю, вышел за ворота, сел в свою машину и придавил газ. Окрестности накрыл жуткий грохот рвущихся у самой земли салютных зарядов.
— Вечерушка удалась! — усмехнулся он, наблюдая в зеркале заднего обзора, как распускаются над бетонным забором букеты искрящихся брызг.
* * *
Домой он вернулся только часа в три ночи.
В прихожей скинул провонявшую порохом одежду, прошел в комнату, присел на краешек кровати. Настя ласково потянула его за локоть, понуждая опуститься. Он лег, ощутил тепло ее тела.
— Ты двое суток работал, устал, бедный, — прошептала она, как и прежде оставляя на его груди теплое пятнышко поцелуя. — Тебе надо развеяться. Завтра большой праздник в Лужниках...
— Ой, нет! — прошептал Коробов, целуя ее в теплую макушку. — Я что-то устал от праздников...
