очередь. Я лег рядом с ней, привлек ее к себе, чтобы наши тела прижались к друг другу. Она не сопротивлялась. Ее чудная шелковистая кожа, тонкая талия и тяжелые крепкие бедра как всегда быстро пробудили во мне желание. Может быть, она пыталась что-то сказать, но я быстро закрыл ей рот поцелуем, жарким, во весь рот, глубоким и долгим. Люблю тебя, люблю, люблю... — прошептал я. Она была еще влажная и, кажется, готова к соитию. Я вошел в нее легко, и она обвила меня ногами, руками, волосами... Через немного времени я почувствовал в ней настоящий жар, какого, пожалуй, не было ранее в нашей недолгой супружеской жизни. Она извивалась и стонала подо мной. Было ли причиной тому ее недавнее приключение с Витей? Или мое с Надей? Или то, что она и я, мы слышали, да и видели, как наши друзья и недавние любовники на той же самой постели всего в нескольких сантиметрах от нас, потеряв голову, как и мы, корчатся в наслаждении? Они слышали наши возгласы и стоны, а мы слышали их. Они видели в полумраке наши сплетенные тела, а мы угадывали их. Они ощущали аромат возбужденных членов мужчины и женщины, какой бывает в минуты соития, а мы чуяли их запахи. Это было такое, чего никто не ожидал, чего никто не знал, аромат запретного плода.
Можно было ждать тяжелого похмельного утра, с помятыми чертами и взлохмаченной головой, с взглядами исподлобья, с нервным смехом и внезапными беспричинными ссорами. Ничего этого не было. Было позднее зимнее, но светлое утро. Мы проснулись все в одной постели, в которой все белье было перевернуто, и невозможно понять, где же простыня и где пододеяльник. Женщины быстро вскочили и пробежали в душ. Только мелькнули перед глазами их обнаженные спины и сладостные обводы ягодиц, быстрые ноги и развевающиеся волосы. Я взглянул на Витю — он улыбался какой-то детской улыбкой, когда дарят подарок к именинам. И это задало тон всему дню — светлому и полному смеха. Мы гуляли и валялись по снегу, играли в снежки и дурачились бегали друг за другом до одури, совсем как дети. Мне, да и всем казалось, что жизнь только начинается.
Стемнело рано, окна стали темно-синие, а потом и черные. После легкого ужина затеяли пить грог у камина. Опять этот камин! Если в комнате темно, неверные его отблески на лицах делают их загадочными. Пока лицо Гали недвижно, отблески пламени меняют его выражение ежесекундно, и я не узнаю свою жену. О чем она думает? О чем задумалась Надя? Повисло молчание. Потом заговорили об играх, стали вспоминать всякие в детстве случившиеся забавы. Я думаю, на сей раз наши женщины о чем-то сговорились еще днем, потому что когда речь зашла о прятках, Надя предложила прятки весьма своеобразные, и Галя ее сразу же и без колебаний поддержала. Речь была о том, чтобы нас с Витей посадить на стулья с завязанными за спиной руками и с повязкой на глазах. Они же, женщины, позволят нам касаться губами каких-то заранее нам не известных частей тела, и по ним мы должны определить, кто есть кто. Какая ж награда за то, что угадаешь? — поинтересовался я. В ответ был только веселый смех. Перехватило дух от предвкушения. Они ни мгновения не сомневались, что мы согласимся...
Предложено нам было раздеться в душе и, обмотавшись банным полотенцем, сесть на стул посреди гостиной. После этого еще один маленьким полотенцем глаза были завязаны. Некоторое время я только слышал беспорядочные шорохи и шаги. Скрипнул стул под Витей, наверное, пошевелился нетерпеливо. Хлопнула дверь в душе, и повеяло довольно сильно запахом дезодоранта. Наконец что-то теплое приблизилось к моему лицу. Запах стал сильнее. Наклонившись, я коснулся губами чьей-то кожи. Кажется, это была спина. Еще раз скрипнул стул. Галин голос спросил меня, узнал ли я кого-либо? Нет еще, рано. Опять прикосновение, все тот же запах. Теперь кажется бедро. Шаги. Витя тоже не может сказать, кто рядом с ним. Чертов запах, конечно же, это нарочно, чтобы свой запах,
