поняла, что они провели в этом лифте уже довольно много времени, заставляя остальных жильцов подниматься по лестнице пешком. Она быстро изменила свою позицию и, встав на колени, начала сосать ему член. Ей наплевать было на гигиену, ей не было противно и это было здорово. Она вспоминала иногда, как ее мать всю жизнь говорила ей, что любой секс, кроме обычного, — унижение и что это так должно быть противно! А потом Мила с ужасом обнаружила, что ее мамочка со своими монашскими замашками оказалась шлюхой. Облизав его прибор до конца, она вытерла губы от спермы и, встав, нажала пятую кнопку (они жили на пятом этаже). Джон все еще не мог прийти в себя. Он застегнул ширинку и поцеловал Милу в губы, словно благодаря, за отличный секс.
Придя домой, Мила легла спать, так как устала за сегодняшний день, а Джон пошел на кухню и, сидя за чашкой чая, думал о том, как они с Милой познакомились.
Ей тогда было 16, а ему 25. Мила со своими родителями путешествовали в машине по стране и подобрали как-то на дороге Джона, который тогда поссорился со своим директором из-за того, что первый не хотел с ним спать. Родители Милы были занудами, впрочем, как и все люди среднего возраста и скептически отнеслись к тому, что она сидела с незнакомым симпатичным парнем на заднем сиденье за их спиной. Из дневника Джона: «Я помню, как только сел в машину и увидел Милу, тут же захотел ее. От нее разило сногсшибательной сексуальностью; это была темненькая девушка с короткой стрижкой в синем тоненьком сарафане, облегающим ее стройную, но не абсолютно идеальную фигуру, что только еще более делало ее уникальной и притягивающей. Она смотрела на меня всю дорогу до Денвера, и мне было немного не по себе от этого. Почти всю дорогу ее предки молчали, правда, папаша иногда спрашивал у меня разные обыденные вопросы, типа, куда я еду и что там собираюсь делать и т. д.
Мы доехали до бензоправочной станции, и ее родители вышли, чтобы перекурить и заправить машину. Мне вдруг стало немного трудно дышать. Когда мы остались одни, я почувствовал, как она просунула руку у меня между ног, отчего у меня тут же встало. Она подвинулась ко мне ближе и, прильнув ко мне вплотную, начала покусывать мочку уха; рука ее оставалась у меня между ног. Она тянула зубами за серьгу у меня в ухе, отчего было немного больно, хотя это сильно возбуждало. Я боялся даже обнять ее, потому что родители Милы были совсем рядом, они уже потихоньку плелись к машине. Я обнял ее одной рукой за талию, прижав к себе еще сильнее, и шепнул ей, чтобы она прекратила. Мысленно я уже видел нас вместе в постели в номере какого-нибудь дряхлого отельчика.
Отец Милы принялся ругаться с бензоправщиком, наверное, из-за цены; в споре они отошли совсем далеко, а мать ее куда-то исчезла. Я не выдержал напряжения и повалил ее на заднее сиденье, притиснув губы к ее черным губам. Я почувствовал, как незнакомка просунула язык мне в рот, и сделал то же, а рукой полез по юбку. Не знаю, смог ли бы я выдержать все это и не трахнуть ее, но, видимо увидев через стекло приближающуюся мамочку, она резко оттолкнула меня от себя. Мы сидели уже как ни в чем ни бывало. Наконец, ее, слава богу, медлительные предки залезли в машину и мы поехали. Я все еще чувствовал ее руку на моих брюках; у меня все еще стоял. Я не мог даже обнять ее, потому что папаша постоянно смотрел в зеркальце заднего движения. Родители начали о чем-то говорить, и по их разговору я понял, что мы сегодня будем ночевать в мотеле: Меня потрясла смелость Милы:
Она достала зеркальце и начала красить губы, а я смотрел на нее, и вдруг мне представилось, что вместо противной красной помады был мой член, что она так же нежно и аккуратно сосет его. Сарафан был совсем коротенький. Я подумал, что это должно быть удобно».
Когда они, наконец, к вечеру добрались до гостиницы, Джон сказал отцу Милы, что у него не так было много денег, и спросил разрешения переночевать
