мужскую песчинку, жалкую молекулу — сперматозоид, чей устремленный вверх знак-стрелка кажется не более чем неудачной шуткой. Я с трудом прихожу в себя, едва избежав решительного и окончательного растворения и аннигиляции, так и не кончив, так и не испытав примитивного физиологического облегчения семенных протоков. Но что может сравниться с чудовищно растянутым во времени преддверием оргазма, самым таинственным и самым неповторимым момент любовной схватки, имеющим почти непобедимую склонность к мимолетности.
Откуда-то из потустороннего мира выплывает циферблат. С удивлением обнаруживаю, что минул почти час с того момента, как я с некоторой долей легкомыслия вступил в любовную схватку. Следующим объектом в поле моего зрения оказывается странно колышущаяся тень на фоне окна. Отмахнуться от нее как от наваждения не удается, и вскоре она формируется в контуры недавно покинувшего эту квартиру слесаря. Пребывающий в столбняке, он то ли восхищен, то ли возбужден. Но тем не менее слышится бормотание на счет новых ключей, которые он забыл оставить хозяйке и которыми догадался воспользоваться, поскольку на звонки не получил никакого вразумительного отклика, кроме нечленораздельного шума и выкриков. Я передаю шепотом его слова моей партнерше, без всяких признаков жизни прикрывающей мое тело, как соратник на поле брани.
Некоторое время она не отзывается. Потом медленно, очень медленно, становится надо мной на четвереньки и, также медленно, с какой-то застывшей циничной ухмылкой, плохо гармонирующей с ее простодушным лицом, небрежно коротким жестом приглашает слесаря присоединяться.
Пока мастер гаечного ключа и зубила торопливо расстегивает штаны, она на ощупь находит на тумбочке махонький флакончик с маслянистым содержимым и неожиданно ловким движением, изящно прогнувшись, смазывает маслом следующее по порядку за влагалищем, чуть менее броское, но по-своему симпатичное отверстие.
Ну что ж, господа, говорю я себе: хор — так хор. Многоголосие имеет неразрывную связь с разнообразием. Прекрасно! Кому-то спинтрия покажется развратом, кому-то слишком сложным занятием. Для меня же любое припятствие-неудобство-сложность лишь вносит в секс необходимый элемент интриги и остроты ощущений. Эрекция (какая по счету за день?) не спешит посетить мой член благословенным присутствием. Упрямый пенис вяло поводит головкой из стороны в сторону, всем своим видом демонстрируя индифферентность и равнодушие к происходящему. Но ловкие женские пальчики ловят нерадивого, наставляют его на путь истинный. Потребовались бы немыслимые ухищрения, чтобы заставить этого полумертвого удава вползти в норку, если бы не по-осеннему радушная и влажная распахнутость ее входа.
Но стоит только моему заскучавшему члену почувствовать параллельные вибрации пробирающегося окольными путями собрата, воспринять нервное подрагивание нежной телесной стенки, разделяющей два столь непохожих туннеля любви, как к нему возвращается прежняя гордость, заставляющая его воспрять. Великоросская гордость плавно переходящая в германскую твердость, скандинавскую неустрашимость и польскую несгибаемость. Что еще пропустил? Да! Персидскую томность, монгольскую свирепость, иберийскую пульсацию, саксонский ритм, самурайскую созерцательность, африканскую кровь, кроманьонскую сперму...
Мой оргазм неспешен. Он словно раздроблен на части, на доли и такты. Слабая часть, ударная, пауза и снова по кругу или вразброд. Это по-настоящему женский оргазм — не по способу его достижения, а по красоте и широте палитры наслаждений. Господа, завидуйте вашим подругам! Это я вам как доктор говорю.
Слесарь оказался малый-непромах. С таким воодушевлением навалился на представленный в его распоряжение симпатичный зад, что наша с ним общая партнерша даже охнуть не может: наслаждение серной кислотой растворяет ее
