мое горло. Стало сразу как то легче или это я уже, как-то приспособился, не знаю, но давиться я перестал. Только чувствовал, как толстый шланг медленно продвигается по моему пищеводу. Сантиметр, еще сантиметр, еще и вот уже мне в нос уперся волосатый лобок мужика, а яйца повисли на подбородке. Залупа остановилась где-то чуть пониже кадыка.
Дядька указательным пальцем оттянул левый угол моего рта, разодрал мне губы и впихнул между ними за щеку свое правое яйцо. Потом тоже самое проделал с другой стороны. Я сидел на толчке, широко разинув рот, с выпученными глазами, с яйцами за обоими щеками и хуем глубоко в глотке. Мужик удовлетворенно вздохнул, осмотрев свое творение сверху, и спросил: «Ну что, хуесос, как тебе нравится такая позиция? Не беспокоит? Если дышать трудно-дыши через жопу!» Я замычал что-то в ответ. «А? Что? Говори громче!!!» — это он сказал, уже улыбаясь и глубоко втягивая ртом воздух. Я опять замычал. Связки завибрировали, гортань заработала, щеки и губы задвигались. «Мычи, мычи! Мне это очень даже нравится!» — продолжал командовать дядька. Одновременно, сам он начал тихонько подвигать своим хозяйством у меня во рту. Так он двигал, а я мычал. Мычал и сам чуть-чуть поддрачивал. Все-таки есть в этом что-то, есть что ни говори... Не бабам одним хуи сосать, мужикам тоже иногда хочется.
Я дрочил и мычал, дрочил и мычал, а он двигал. Он двигал, а я мычал и дрочил. Дрочил, дрочил, дрочил... И тут он кончил. Вкуса спермы я на этот раз не почувствовал, но зато почувствовал пульсацию его залупы, и щекочение в горле от брызгающих струй и стекающих капель семени. Я почувствовал это, почувствовал себя дважды выебанным в рот и тоже кончил, кончил так хорошо и славно, что первая мысль, которая потом пришла мне в головы была такой, что сосу я у мужика не в последний раз, что дело это мне очень даже нравится, и надо его потом продолжить. Я очень даже не против. Но и на этом дубле, мужик не пожелал остановиться. Он стал, как бешенный. Быстро стащил с себя брюки, оставшись в ботинках и носках, полез на меня, запрокинул мою голову на сливной бачок, насел сверху и стал ебать, именно ебать, страшно ебать в рот, забивая свой хуй со всей силы и до упора. Раз за разом, еще и еще его яйца стукались и стукались о мой подбородок. Я чуть не охуел.
Он ебал меня в рот, как какую-то не живую резиновую куклу. Я думал, что я умру. Я уже не успевал вдыхать воздух, дыхательные пути были все время перекрыты, перед глазами пошли круги. У меня даже навернулись слезы, когда я представил, как меня задушенного и с разъебанным ртом спустя какое-то время найдут в этом туалете. Но он наконец кончил, кончил в последний раз накачав меня своей спермой. Он лил и лил, а я пил и пил, жадно, как изможденный путник у деревенской колонки. Потом еще минут пять, мужик не вытаскивал свой член из моего рта, поводя и подрагивая им, в надежде на очередной бросок. Но, к моему облегчению, член его ослаб и обмяк, и дядька наконец извлек его из меня, слез с меня весь потный и красный, присел на карачки в углу кабинки, отдохнул, потом встал и оделся. Я тоже встал. Было мне, чтобы не сказать плохо, хуево, очень хуево. Горла своего я не чувствовал, как будто и нет его вовсе, как будто есть голова, а отдельно тело и связи между ними нет.
Мы вышли на улицу, присели на лавочку, мужик закурил, предложил мне. Я отказался. Он приобнял меня за плечи, поерошил волосы: «Ну ничего, ничего! Так бывает, когда в первый раз! Все пройдет!» Потом достал из портфеля ручку и записную книжку, написал на листке семь цифр и протянул мне листок: « Если еще захочется... звони. Меня зовут Андрей Николаевич. Ну давай... пока.» Я не пошел уже в институт, какой там на хуй институт, поехал домой. Разговаривать после этого я не мог неделю. Матери сказал, что объелся мороженного и она усиленно лечила меня от ангины. Весеннюю сессию я запорол: две пары и две тройки, пришлось пересдавать осенью. И осенью же,
