Сварить пакетик лапши дело нехитрое. Толик привычно составляет кирпичи и поджигает три таблетки сухого горючего. Благо — запасся вовремя... Какая то машина целый мешок скинула. Наверное, до лета хватит.
Здесь вообще всё, что хочешь, можешь найти... Свозят сюда со всего города разный мусор... Но «мусор», — он на первый взгляд — чужой взгляд, неопытный.
У Тольки взгляд цепкий! Он вам такое может отыскать в этом хламе! Еще в начале осени построил он здесь свои апартаменты — так он называет крепко сколоченный сарайчик. Хоть и выглядит «неказистым недоразумением», но не одну осеннюю бурю выдержал. Прочно стоит. А внутри!!! Чего только нет внутри... Шикарная чисто застеленная кровать (какие-то богачи оптом привезли всю мебель и шмотки). Наверное, в новый коттедж переезжали, вот и выкинули всю старую обстановку, а заодно и белье да одежду.
В углу — мягкое кресло, посредине «комнаты» — кухонный стол, застеленный красной скатертью. У стены (не поверите) фрагменты «Шведской стенки», а в ней и книги, и посуда, и музыкальный центр. Даже телек есть (зачем?). Ну, центр — понятно... вокруг батареек видимо — невидимо. А на противоположной стене, где стоит кровать висит почти новый ковер.
— У меня дома всё было точно так же. Только «буржуйки» не было, — поясняет Толик.
Мы встретились в центре города неожиданно. И оба обрадовались этой встрече. Последний раз я видел Толика года три назад... Его семья переезжала в новую квартиру, а я оставался в старой коммуналке. Он плакал, уезжая. — Слишком многое нас с ним связывало, нечто большее, чем дружба... Впрочем, немногие удивлялись — разница в возрасте не так уж велика. Ему тогда было двенадцать, я — на четыре года старше.
Толик меня сразу узнал и радостно замахал рукой сквозь толпу в автобусе. Я тоже. На следующей остановке мы вышли и я, обняв, нежно чмокнул его в щеку.
— А ты подрос, Толька, — мы сидели в кафе и ждали, пока нам принесут заказ. Я рассматривал его одежду... модная курточка, приличные джинсы, на ногах — довольно крепкие кроссовки. Лицо его совсем не изменилось, как будто ему и сейчас не пятнадцать, а всё те же двенадцать нежных лет ангела. Вот только в глазах появилась льдинка грусти... Куда девалось прежнее радостное сияние?
— Ну и как твои дела, как мама, Толь?
— Я не знаю. Не знаю, как мама.
— То есть, как — не знаешь?
— А ты что, телек не смотришь? Помнишь катастрофу весной, на вокзале?
— Как же! Помню, конечно. А она что, была в этом поезде?
— Да нет, рядом — отца встречала... Вот и встретила. Его то опознали, а вот маму не нашли...
... Я хорошо помню эту трагедию. — Подходил пассажирский поезд, а на соседнем пути взорвался состав. Целый состав с бензином. Ох, что там было! Страшно вспоминать...
— Как же так, Толик? Мама погибла?
Он поднял на меня глаза, и слезинка упала на скатерть. — И я погиб? Я же тоже там был. Она просто пропала и все!!!
— Но ведь так не бывает! Всех же погибших опознали...
— Всех опознали, а её просто НЕНАШЛИ!
Минуты две мы молчали, потом официантка принесла заказ.
— Толька, а с кем же ты теперь живешь-то?
— А ни с кем. Я сам по себе. Пытались в инкубатор сдать, да имел я их всех, знаешь куда... Квартиру заняли какие то «крутые». В администрации говорят, что были бы родственники — другое дело, а пока, до совершеннолетия живи в интернате, а жилплощадь, говорят, за тобой будет числиться. Как восемнадцать исполниться — будешь иметь все права на свою квартиру... Толик вытащил из кармана пачку сигарет. — Будешь?
— Да нет, у меня свои...
— А я вот не курю, а ношу с собой. Так... На всякий случай... Ты — то как?
— Да, а что я? Работа — дом — работа. Друзей нет. После тебя ни с кем так и не общался. У них свои взгляды, свои интересы...
— А
