она вскочила на ноги и, зло откинув с лица непокорные пряди волос, сделала несколько быстрых шагов назад, прочь от костра.
— Уж не собираешься ли ты вновь пуститься в бега? — остановил её грозный окрик Джона. Он мгновенно привёл её в чувство.
— Нет, нет, — испуганно залепетала Алёна.
— А мне показалось:
— Нет, нет. Я же г-говорю: — от волнения она начала слегка заикаться.
— Ладно, ладно, уговорила: Впрочем, ты всё равно будешь наказана:
— Но за что? — чуть не плача, прошептала Алёна.
— За что?... Так, на будущее, чтоб впредь у тебя даже мыслей таких не было. Или просто потому что мне так хочется. Может запретишь?
Алёна лязгнула от страха зубами.
— Так вот. Там, на опушке стоят несколько берёз: Ну что пялишься? Захочешь — найдёшь, я ж тебе не снег в Африке предлагаю искать. Так вот. Наломаешь прутьев, принесёшь сюда. И смотри, без глупостей, а то так просто уже не отделаешься. Усекла?
— Д-да.
Джон отвернулся к костру, не торопясь прикурил, потом вновь взглянул на Алёну.
— Ты ещё здесь?... А ну, бегом:
Алёна неуверенно шагнула во тьму.
— Вот что. Время от времени подавай голос, чтобы мы знали, где ты, — крикнул ей вслед Дима.
Трава была мокрой, и Алёна старалась ступать аккуратнее. Разогнавшись сперва, она поскользнулась, чуть было не упала и теперь соблюдала осторожность. К тому же в траве полно было всякой гадости, которая поминутно колола ноги. Каждый раз, когда очередной камень или сучок впивались в её непривычные к ходьбе босиком ступни, Алёна вздрагивала и ёжилась, зябко поводя плечами. Чувствовала она себя препаршиво. Кружилась голова, тело сковывала какая-то предательская слабость, в животе угрожающе урчало, а с некоторых пор её начало и слегка подташнивать. Должно быть, сказывался коньячок. А может — просто усталость и напряжение этой безумной ночи или то и другое одновременно. Алёна пару раз глубоко вздохнула всей грудью. Тошнота чуть отступила, затаилась.
— Ну где ты там? — донёсся до Алёны голос Бориса.
— Здесь, здесь, — поспешно отозвалась она. — Нашла берёзы.
— Молодец, возьми с полки пирожок, — съязвил Дима.
Алёна подошла к одной из берёз, попробовала отломить ветку, другую. Ветки гнулись так и этак, обдавали её холодным душем, но ломаться явно не собирались. Алёна пустила в ход зубы. Теперь дело пошло успешнее, и вскоре она уже возвращалась с пучком прутьев к костру.
Очистив их по указанию Джона от веточек и листьев, она предъявила прутья ему на контроль. Джон легонько хлестнул себя по руке, улыбнулся, довольный, и кивнул ей:
— Давай сюда.
Он уложил Алёну к себе на колени — поперёк; так, что голова и ноги её свешивались по бокам над примятой травой — и нанёс первый удар по упругим розовым ягодицам. Взвизгнув в воздухе, пучок прутьев врезался в нежную девичью плоть, лихо расчерчивая её замысловатыми узорами.
Сперва Джон не слишком усердствовал, и Алёна лежала тихо, не позволяя себе ничего, кроме чуть слышного поскуливания. Но по мере того как ягодицы её краснели и наливались пунцом, парень распалялся всё сильнее, удары его становились всё более жестокими. Молчать больше не было сил, и Алёна закричала во весь голос. Она рыдала, ревела, молила о пощаде, просила остановиться хоть на секунду, но тщетно. Алёна больше ничего не видела, глаза её заволокла мутная пелена слёз. Потом девушку начало рвать. Изо рта хлынул пёстрый зловонный поток. Ребята с интересом наблюдали за происходящим:
Джон перестал хлестать её лишь тогда, когда она была уже на грани обморока: лежала, бессильно уронив голову в собственную блевотину, ничего не слыша и не видя вокруг. Он снял её обмякшее тело с колен и положил ничком рядом с собой на траву. Что-то острое — камень? стекло? — резануло Алёне грудь, но ей было уже на всё