завыла сирена, стал загораться свет в окнах. Мы рванули в темноту, бежали долго, наугад, больше всего боясь потерять друг друга. Пробежав километров пять, мы без сил рухнули в какую-то канаву и провалялись там до утра. Утром, выйдя на шоссе, с трудом поймали попутку и через пару часов добрались до города.
Тут впервые и очень своевременно нам повезло — нас приютил у себя один из бомжей по кличке Учитель. Он долго пялил на нас, издерганных и запуганных, глаза, потом сделал знак идти за ним. Жилище у него было, что надо — большой чистый сухой подвал, где стояла раскладушка, а в углу прямо на полу валялась сносная перина. Туда-то он нас и определил. Мы замертво свалились и проспали без малого сутки.
Рядом с нашим логовом был рынок, который стал источником не только пищи, перепадавшей нам в виде подачек или «заимствований», но и заработков, когда требовалось быстро разгрузить машину. Прошла неделя. Житуха стала вполне сносной, но что-то стало твориться с Витькой. На него напала хандра. Он часто вертелся возле рыночного туалета, что-то высматривал, как будто кого-то ждал. Однажды поздно вечером, лежа как всегда со мной на перине, он прижался ко мне спиной и, повернув голову, прошептал: — Гоша, трахни меня!
— Чего? — Я думал, что ослышался. Он повторил. — Ты что, офонарел? Тебе что, мало тех двух недель? — Я выразительно покрутил у виска пальцем. Он умолял, говорил, что для него сейчас это очень важно, именно со мной, другом. Он елозил задницей, все сильнее прижимаясь ко мне, хватал меня за бедра и сильно прижал к себе. Я отбивался, а он все канючил, чуть не плача. И я не устоял. Против своей воли я сильно завелся, напрягся, обхватил его за живот и сильно вжался в ягодицы. — А Учитель? Он же услышит!
— Да, он спит, как сурок! — Витькин голос дрожал, дыхание прерывалось. — Возьми меня, Гоша! Он быстрым движением освободился от трусов и освободил меня. Его жаркое худощавое тело просто искрилось от нетерпения и желания. Я жадно нащупывал цель, раздвигая руками его ягодицы, и, попав, вонзился в нее на всю доступную глубину. Я сразу отметил, насколько сильно «разработал» его «Большой». Мое орудие скользило достаточно свободно, почти не встречая препятствий. Витька шумно сопел, извивался, оттопырев зад, начал стонать, что-то бессвязно выкрикивал. Сквозь шорох нашей возни я услышал, как Учитель заворочался. Но остановиться ни у меня, ни у Витьки не было сил. Наши сплетенные тела и души были неразделимы. Они слились в празднике сказочных ощущений, и вихрь слаженных движений неумолимо вел к кульминации. Она обрушилась на нас одновременно, и мы долго целовали друг друга, как сумасшедшие
Первое, что я увидел, оторвавшись от Витьки, был Учитель. Он стоял рядом с нами, глаза его горели лихорадочным огнем, жадно впитывая открывшееся зрелище. Он выдохнул, вытер пот со лба и со словами «Фантастика! Фантастика!», побрел к себе. Там он долго ворочался, вздыхал и скрипел раскладушкой. А ведь он, по сути дела, молодой еще мужик, подумал я. Эвон, как его разобрало. Аж, трясся весь. Да, неудобно, конечно, получилось. Не стал бы он трепать языком! А все Витька, засранец!
Утром меня ждало новое испытание. На рынке кто-то сильной рукой схватил меня за шиворот и поволок за ларьки. Когда меня отпустили, я с ужасом узнал мужика, отвозившего нас с Витькой на загородную дачу.
— Попался, паскуда! Давно вас ищем. А охранника-то вы грохнули насмерть! Отвечать придется. Он со всего маха влепил мне пощечину. — А ну, выкладывай, где твой дружок!
В голове шумело, я плохо соображал. Я прижался к забору и затравленно оглядывался, ища или лазейку или, на худой конец, хоть какую-нибудь знакомую рожу. Бежать было некуда, и мы были одни. И вдруг мною овладела бешеная злость.
— Накося, выкуси! — Я сунул ему фигу прямо в лицо. Он оторопел, глянул на меня, задумался.
— Да, ладно, черт с