— Идеальных любовников не бывает, — сказал Он.
— А как же ты? — спросила Она с той улыбкой, от которой у него в нижних чакрах всегда начиналось сейсмическое беспокойство.
— Я — не идеальный любовник. Потому что тебе со мной плохо...
— Мне с тобой хорошо.
— Врешь...
— Хорошо. Вру. Тогда скажу так. Мне плохо с другими...
— На безрыбье...
— Ну, что ты говоришь! Стала бы я с тобой встречаться столько времени...
И вправду, подумал он, не стала бы. Он положил руку на талию этой рыжей бестии, в тысячный раз удивляясь, откуда она взялась такая — с глазами Пьеро и телом цирковой акробатки. Странная, похожая на ведьму, она еще и окружала себя всякими тварями — змеями, крысами... Музыкантами, поэтами... Гибкая, как собственное настроение, она вся состояла из капризов. Иногда Он ненавидел ее за это, но гораздо чаще заводился с полоборота, увидев знакомую гримасу...
Он продолжил тему:
— Просто пляж длинный, а рыбы нет и нет, вот ты и идешь, в чем мать родила, с крабом на поводке...
— Ну, на тебя-то поводок не нацепишь...
— Это точно, — самодовольно усмехнулся он. Подумалось при этом совсем другое.
— А ведь у нас уже и прошлое есть... Маленькое такое, игрушечное прошлое... Может, оно и есть — поводок, на котором одни люди водят других?
— Да, пожалуй...
Прошлое... Кусок зимы — с торчащей из-под снега ржавой арматурой фонарей... Первое знакомство... Тусовки, бары... Карикатурная драка с соперником на льду, когда оба попадали прежде, чем успели замахнуться... Ночи — одна за другой — сначала обычные, дежурные, потом странные, со слезой... Эта ее вечная холодность, обидная вежливость восковой куклы, позволяющей делать с собой все, что угодно... Истерики и беззаботная веселость, плетущиеся на Пик Весны, как альпинисты в связке... Холодная Москва... Ледяной Питер... Пустое купе, и этот непонятный разговор про безумие, про болезнь, про неправильность... Да. Какое — никакое, а прошлое у них есть. И его поводок натянут, как струна... То ли один слишком стремится вперед, то ли второй еле переставляет ноги... Да и кто кого ведет? Может, кто-то третий, невидимый, ведет обоих, стравливая, как лаек на Юконе...
— И все же, идеальных любовников не бывает...
— Да уж... — она потянулась за сигаретой, сделала хороший глоток вина и, глядя в сторону, проронила: — Знаю одного, не больше...
Ревность обожгла Ему пах. Его ванька выставил голову из-под простыни, как половой — из-за стойки трактира при звуках блевотины.
— И кто же это? — спросил он деревянным голосом мужа из анекдотов.
— Схожу, сделаю кофе, — сказала она, потягиваясь. Встала и с улыбкой посмотрела на него.
— И все-таки? — спросил Он у ее рыжего, пушистого паха...
— И все-таки я сделаю кофе. Надоело пить вино... Ты такой смешной сверху, укрылся бы, что ли... — все это было сказано странным, неузнаваемым голосом. Капелька пота, скатившись по ее животу, повисла на волосе елочным украшением.
— Мне — чай, — сказал он и повернулся к стене.
— Все равно ведь не будешь его пить, пока вино не кончилось... Ладно, сделаю... Ты его знаешь. И никогда не стал бы ревновать, честное слово!
— Да уж. Нашла тоже ревнивого... Ладно, не надо чаю... Ложись, рассказывай... — Он изнемогал от ревности. Заболело сердце, Иван Иваныч стоял, как флагшток для белого полотнища капитуляции...
Она послушно легла рядом.
— Я могу его позвать... — буднично сказала Она.
— Что?! — Он заставил себя улыбнуться, и только ладонь со впившимися в нее когтями знала, чего ему это стоило... — Он что же, в шкафу прячется?..
— Нет. В соседней комнате.
— Блядь... — Он задрожал, как от холода. Самообладание тонуло, как Титаник, со включенными иллюминаторами и
