и капельки пота делали поцелуи более горячими и солоноватыми на вкус.
— Олежка, а у тебя это уже было, когда ни будь?
— Да... Врать Женьке было выше его сил.
— А это не... Олежка, у меня, наверное, не все в порядке. Наверное, не все развилось еще... И грудь... Может рано еще этим заниматься.
— Олежка, мне немножко хочется, но... Ох!
Рука его глубоко забирается в трусики, но на этот раз спереди и, скользнув по мягким волосам лобка, ласкает то, что называется срамными губами.
— Олеженька, ну не надо, — жалобно просит Женька, не делая попытки отогнать его руку. Она просто кладет свою ладонь поверх его ладони и обреченно вздыхает, а затем помогает стянуть плавки с бедер и больше не произносит ни слова. Его тесные плавки застревают около колен, но это уже не важно.
Два дня шел дождь, и она уехала.
Прощай Женька.
Фифи
Англичанку, за глаза, он звал — Фифи. Олежка порядком нахватал двоек и пришлось заниматься дополнительно и исправлять. К слову сказать, он знал английский не хуже нее, но, получив первую двойку от этой длинноногой, похожей на заморенную студентку, Фифи начал бузить и достукался до второй. А где вторая, там и третья. Задней мысли в его деяниях не было. Училка ему не нравилась. Точнее нравилась как женщина, но вызывала отвращение как юный педагог. Первое перевешивало второе настолько, что он стоически прикидывался дурачком и удостоился чести ходить на дополнительные занятия. После третьего занятия он понял — она готова! Это ж надо!
Наблюдательности ему было не занимать, а факты упрямая вещь. Сидя в кресле напротив, он балдел, замечая как она, старательно выговаривая английские фразы, поигрывает туфелькой раскачивающейся на большом пальце ноги. И приходил в неописуемый восторг, наблюдая за тем, как его несравненная учительница плотно переплетает ноги и даже начинает нежно поглаживать упругое бедро ладонью. Полный отпад. Бог ты мой, да она еще и краснела поймав его оценивающий взгляд. Время шло к концу четверти. Олежка беспардонно мямлил на уроках не весть что, и хватал трояки. Нормальная училка давно бы замордовала парами и вызвала в школу родителей. Но не эта. Фифи решила сражаться в одиночку и до конца...
Однако вмешавшееся провидение внесло неожиданные коррективы в их отношения. И ускорило течение событий. Обычный в то время гололед послужил причиной сильнейшего растяжения связок ее чудной лодыжки и дополнительные занятия были перенесены к ней домой. Среда, пятница, суббота... В субботу ему было назначено в девять.
— Ой, я сейчас! Открыла дверь. В халатике поверх ночной рубашки, припухшая со сна.
— Проходи... Запахнула халатик. Дверь прикрыла.
— Понимаешь, ночью нога... И снова краснеет.
Подхватил ее Олежка на руки и прямиком в еще тепленькую постельку! Халатик свалился, она ни гугу... Лежит на спине, вжалась спиной в подушку, вцепилась в простыню и хлопает ресницами. Длинная, тоненькая. Грудь под ночнушкой так и ходит. Негодный мальчишка одним махом стянул джинсы вместе с плавками и тапочками. И оголившись таким манером пуговку за пуговкой расстегнул рубашку и на пол. Глядя в ее громадные потемневшие глаза выдержал паузу, как в театре и не спеша стянул майку. Она вся зашлась, аж живот волнуется. Тогда он и навалился сверху.
Фифи в его губы впилась со стоном, ножки несравненные в стороны, рубашку только задрать и вперед! Она же голову вдруг к стеночке повернула, дернулась всем телом и вскрикнула. Ойкнула во весь голос.
Олежку аж столбняк хватил. Он с безмерным удивлением отстранился, чтобы на такое чудо со стороны взглянуть. И эта — целочка! Это с ее ногами из под шеи, смазливой мордашкой и данными выше среднего!
А новообращенная тянет его за плечи к себе, вся в слезах. Целуется и плачет. Олежка вконец голову потерял и задыхаясь от спешки скоро кончил.
Ох и миловалась она. Вся
