— говорят, — тебе сегодня здесь делать нечего. Все твои на демонстрацию в защиту секс-меньшинств к Манежу ушли».
Бегу к Манежу. А там, кроме голубых, кого только нет. Шум, веселье. Один мазохист все клянчил: «Братцы, ну ударьте мне в пах! Ну что вам стоит? Ну не хотите в пах, вдарьте в лоб, хотя бы». Еще были эти, которые без статуи жить не могут. Как статую Ленина увидят, сразу к ней по очереди кончать бегут. Тут же зоофил с аквариумом в обнимку слонялся.
Был даже один зеленый-зеленый, по всему видать из «Грин-Писа». «Тебя тоже, — спрашиваю, — от женщин тошнит?». «Нет, — отвечает, — меня с перепоя».
Еще какие-то совсем гнусные извращенцы с красными флагами к нам хотели было пристроиться. Говорят: «Ребята, если вы на Красную площадь, то нам с вами по пути». Пока на них пару садистов не выпустили, не отстали.
Ну подемонстрировали, у кого чего есть. Потом омоновцы понаехали, дубинками толпу разгонять стали. Всем по хребтине досталось. Мне, суки, чулок порвали, но больше всего пострадал зоофил. В суматохе и толчее аквариум у него разбился, а рыбок насмерть затоптали. Он дохлых рыбок в ладони собрал, на щеках слезы, а в глазах невыразимый укор: «Люди, вы же хуже, чем звери!»
Один мазохист как следует оторвался. Омоновцы еле от него отбились, так он их затрахал. То по спинке ему пройдись, то по животику.
Я только из толпы выбрался, чувствую, мою задницу уже кто-то пасет. Оборачиваюсь, дядька стоит, рожы корчит и доллары сумасшедшие тихонько показывает. Думаю: «Что ж, назвался голубым груздем, полезай в голубой кузов. Пора и к работе приступать».
Пришли к нему в номер. Там уже столик накрыт. Разговорились. «Вы поньемаете, Сьеня, — стал вещать он, — в каждом мужчине живет две натуры: мужская и женская. Но вторая, она обществом подавляется. Вы поньемаете? Мы сейчас создаем «Всемирную ассоциацию геев», целью которой будет разбудить во всех мужчинах женскую его часть».
Послушал я его, и вдруг мне всех наших женщин несказанно жалко стало. Нет, думаю, наши бабы и так несчастные — «коня на скаку остановят, «Камаз» с рывка заведут» — а что будет, если еще и мужики все как один в голубые подадутся! Тут я сразу Любку, жену свою, вспомнил, девчат наших с завода, и так грустно мне грустно стало.
Пора, думаю, заканчивать с сексуальными экспериментами. Только я к двери направился, а дядька мне на шею прыг, и давай плакать, мол, не уходи «Сьеня», полюбил я тебя, и нахал такой под юбку лезет.
Тогда я этого придурка из Европы «Амареттой» по чайнику приласкал, он сразу вместе с сознанием ко мне всякий интерес потерял, а сам бегом домой к жене.
Любка дверь еще открыть не успела, я ее хвать и в спальню, обои смотреть. Полчаса спустя счастливая Любка сказала: «Все-таки красивые, что ни говори, Сеня, обои у нас в спальне». А я говорю: «Завтра, Люб, я тебе обои еще лучше поклею, а сейчас давай спать, а то мне с утра еще на завод идти — там производственный процесс налаживать».