как все глубоко, — говорил Федот, — вот посмотри: вот, например, вода или даже текила (чтобы было понятнее), ведь у них природа похожа. Если бы сила взаимодействия молекул у текилы была бы чуточку меньше, чем нужно, то это была бы уже не текила, а текиловый пар, или же наоборот: будь она чуточку больше, чем надо, то получился бы текиловый лед. В обоих случаях мы не смогли бы ее пить. Но ты посмотри! Мы же ее пьем! Как гармонично все устроено в этом человеческом мире, а тебе он не нравится.
Федот планировал таким образом описать истинную природу всех вещей, связав их множественными ссылками и окончательную версию издать в виде глобального гипертекста и разместить в сети Интернет, чтобы его творение было доступно каждому. Но Михей, как обычно, возражал:
— Чтобы по-настоящему понять истиный смысл всего твоим методом, можно запустить эту систему, но результат можно получить еще очень не скоро, можно сказать в бесконечности. И нельзя будет все это понять за одну обычную человеческую жизнь...
Он продолжал:
— Нет, нет Федот, все не так. Чтобы что-то понять, нужно все бросить, все оставить, забыть обо все земном, нужно взлететь, воспарить. И это будет кайф, это будет свобода и легкость. Нельзя лишь одним умом проникнуть в истину.
— Да ладно, ты уже пьян, давай еще текилы с лимончиком.
Да, да это все он помнил, это было последнее, что он помнил, но Федот был неправ. Михей был очень серьезен в той беседе. Он не был пьян, да и разве можно напоить человеческую душу? Не хватит всей водки, что есть на Земле... Он чувствовал, что он прав, что он стоит на краю разгадки самого главного вопроса.
И вот он здесь, один, в лесу, голый.
«Да, что-то случилось: либо с моей головой, либо со всем этим миром», — подумал Михей. Он решил прогуляться по лесу и разобраться, куда же он попал.
Он шел, ноги покалывали иголки хвои и острые веточки, но это не беспокоило. Тихо-тихо попискивали птицы, было хорошо, но никаких, даже малейших следов проявления деятельности человека он не встретил. Лес как лес, погода хорошая, солнышко светит. Но что-то беспокоило. Вдруг справа от него хрустнула ветка, и он увидел. Он увидел ее.
Это была она. Это была девушка. Она была нага. То есть на ней не было одежды. Он повернулся и пошел ей на встречу. Она была хороша, приятных форм, округлые бедра и грудь, тонкая талия, волнистые белокурые волосы, внимательные, слегка испуганные голубые глаза. Курчавые волосы на лобке поблескивали рыжеватым отливом. Она тоже заметила Михея. Она стала пристально смотреть ему в глаза, пытаясь найти в нем какую-нибудь поддержку, тревога постепенно покидала ее, взгляд оторвался от лица и опустился ниже, еще ниже и задержался там на некоторое время.
— Ты кто? — спросил он.
— Я, я — Ксюша, — ответила она, — Я совсем одна, я ищу людей.
— И давно ты ищешь?
— Да уже с полчаса. Я проснулась совсем одна и без одежды, прямо на траве. И где все?
Последнее, что она помнила о прошлом, о том, что было до того, как она проснулась на траве, — это был ритм, монотонные удары в барабан, которые сопровождались пением мантр. Этот ритм вел за собой, уводил из этой реальности в другую, где все было хорошо, легко и правильно. Она пристально смотрела на огоньки горелок, которые стояли вокруг сложного сооружения, которое представляло собой символ ЕДИНОГО БОГА, субъекта всего сущего, который нуждался в жертвах, поклонении и любви. Вокруг Ксюши, также как и она, сидели люди и, покачиваясь, повторяли манры вслед за ведущим. Атмосфера в храме казалась очень плотной, воздух — густым из-за курящихся благовоний, которые постоянно дымились у алтаря, а главное — из-за людей, которые сами как бы уплотняли воздух своими мыслями, чувствами, стремлениями, аурами. Ритм барабана и пение постепенно учащались, и это вело за собой всех: хотелось знать, что произойдет, когда
