побледнели, но все еще имели устрашающий вид, а места рассечений полностью затянулись и покрылись нежной розовой кожицей.
— Я начну с линейки, — отчетливо проговорил я, продолжая поглаживать ребристой поверхностью вздрагивающую кожу беспомощной девушки. — Ею я нанесу тебе шестьдесят восемь ударов за непокорность и неторопливость исполнения моих приказов. Надеюсь, это научит тебя в следующий раз быть проворнее. Затем я продолжу, используя новый хлыст, который ты так не хотела чувствовать на своей попке. Им ты получишь столько ударов, сколько раз закричишь во время наказания линейкой. Если вытерпишь все шестьдесят восемь ударов без криков, в чем я очень сомневаюсь, то хлыстом я тебя не трону. Как видишь, жестокость второй части наказания зависит от тебя самой.
Все три камеры уже работали, снимая происходящее. Я несколько раз взмахнул рукой, привыкая к непривычному для меня инструменту, встал чуть в стороне и сзади и приложил линейку к вздрогнувшим ягодицам Китти, выбирая место для первого удара. Китти отчаянно вильнула попкой, насколько ей позволяли стальные наручники, и это меня весьма позабавило.
Лариса пересела поближе, Тиффани замерла за объективом видеокамеры. Все было готово для начала веселого вечера. Сделав несколько замахивающихся движений, чтобы разработать руку, я с силой опустил плашмя линейку на обе вздрогнувшие половинки попки Китти. Комнату огласил звонкий хлопок, словно кто-то рядом сильно хлопнул в ладоши. Китти же не издала ни звука, только снова вильнула талией. На этот раз мне это не понравилось, и я велел Ларисе зафиксировать Китти еще более жестко. Она натянула поперек ее талии крепкий кожаный ремешок и с силой затянула его. Теперь моя жертва была почти полностью обездвижена.
Второй удар Китти перенесла так же стойко. После третьего и четвертого она лишь глубоко вздохнула, а после пятого я отчетливо расслышал скрежет зубов. Я не щадил Китти, очерчивая рукой с зажатой в ней почти метровой линейкой полный круг и с силой опуская ее точно поперек ее отчаянно сжимающихся ягодиц. Сразу же после удара на ее коже вспыхивали четко очерченные белые прямоугольники, довольно быстро наливающиеся бледно-красным цветом. Судя по всему, эффект воздействия линейки был схож с ударами ремня, только жесткая пластмасса в сочетании с ребристой поверхностью орудия наказания давала еще больший эффект. Глядя на экран телевизора, куда было выведено изображение камеры, установленной перед лицом Китти, я с удовольствием наблюдал, как после каждого удара его искажают гримасы боли. Я предположил, что она начнет кричать уже третьем десятке ударов, и одиннадцатый удар лег на ее напряженные мускулистые бедра. Судорожные дергания прикованных рук и ног показали, что я на верном пути. Я продолжил жалить быстрыми хлесткими ударами ее длинные стройные ножки, стараясь каждый раз опуститься ниже на один-два сантиметра. Юбилейный же двадцатый удар я снова направил на ее прелестные раскрасневшиеся ягодицы, и был вознагражден за это коротким стоном и последовавшим за ним всхлипом. Лицо Китти было покрыто слезами, а из прокушенной губы текла кровь. Однако позади было еще только менее трети пути.
— Рановато ты что-то капитулируешь, радость моя, — процедил я сквозь зубы и направил двадцать первый удар наискосок через обе половинки ее попки. Китти уже стонала сквозь стиснутые зубы, ее скованные руки и ноги отчаянно дергались. Следующий два удара легли крест-накрест, заставляя ее подпрыгивать, насколько позволял удерживавший ее талию ремень, и изо всех сил удерживая рвущийся из груди крик. На ее попке уже практически не было непораженного места. Особенно болезненными получались удары по только начинающим заживать следам от пряжки моего ремня. Двадцать пятый удар вышел особенно хлестким, и место недавнего рассечения начало кровоточить. Но Китти
