покрытые ровным загаром ноги являли великолепное зрелище.
— Ну, дрочись! — наклонившись к уху, потребовал парень.
— Как это? — едва слышно прошептала Кристина.
— Ах ты, телочка! — умилился тот, что располагался напротив. — Вот так, вот так! — два пальца без лишних церемоний погрузились в бархатную норку.
Кристина тихо вскрикнула и выгнулась, но не посмела свести ляжки. Пальцы скользили в глубине, наращивая темп.
— Папаша, может и тебе охота? — обратился второй парень к старику.
Тот испуганно замотал головой и отвернулся.
— Нет, папаша, так не годится! — нагло ухмыльнулся парень. — Не желаешь сам, так плати за зрелище. И вы, гражданочка! — парень стянул с головы жокейскую шапочку и, ерничая, протянул в сторону зрителей.
Кристина видела, как они лихорадочно покидали в кепочку какие-то смятые бумажки.
«Боже, что же они делают!» — от стыда и унижения Кристине на глаза навернулись слезы. Примерно это же она испытала год назад, когда ею почти силой овладел скотник Зигурд. Он навалился на нее сзади, когда она подкладывала силос коровам — совсем как Алеф, а затем свалил на грязный пол хлева и подмял под себя. Она металась под ним с задранной почти до самого подбородка юбкой, а он все никак не мог войти куда надо, потому что был в стельку пьян. О Господи, она отдалась бы ему и так, потому что грубоватый, насмешливый Зигурд нравился ей, но он, конечно же, не собирался снисходить до таких тонкостей как ухаживание или флирт.
Когда он, наконец, прорвался внутрь, она испытала одновременно боль и облегчение, затем — нарастающее с каждым толчком наслаждение, но в хлев завалились скотницы — грубые, простые бабы, со смехом оттащили Зигурда и потом долго дразнили Кристину «зигурдовой невестой», что и стало последним толчком к отъезду. Таков был первый опыт, и вот теперь — это унизительное действо на глазах у зрителей, раскрасневшаяся, нагловатая физиономия ковбоя напротив, самозабвенно орудующего пальцами и сладкая боль, рождающаяся чуть ниже пупка, волнами растекающаяся вниз... Кристина выгнулась еще круче и застонала.
Парни давно сошли. Заправив в лифчик груди, всхлипывая, путаясь в спадающих трусиках, Кристина вышла в тамбур, провожаемая презрительным взглядом модно одетой девицы, мало-мальски привела себя в порядок, перебежала в другой вагон. На центральном вокзале в Риге ее уже ждала Ирма. К ней на грудь и бросилась Кристина — красная, растрепанная, потрясенная пережитым.
— Ты что? — удивилась Ирма, отрывая зареванное лицо от своего плеча.
— Меня... меня изнасиловали!
— Как? Когда?
— Только что, в поезде... Пальцем!
К изумлению Кристины, подруга расхохоталась, потом спохватилась, прикрыла ладошкой рот:
— Извини, я так. Очень уж необычно! Как это случилось?
Выслушав подробный отчет подруги, Ирма хладнокровно заметила:
— Считай, повезло: ни забеременеть, ни заразиться... Но хоть приятно-то было?
Кристина вдруг поняла, что событие, которое так потрясло ее, подруге представляется всего лишь забавным дорожным приключением, вдобавок, не лишенным пикантности. Полупустой троллейбус катил вдоль парка и Ирма раз за разом возвращалась к самым интимным деталям этого, как она выразилась, «смешного изнасилования». Она жадно ловила каждое слово подруги и глаза ее возбужденно блестели при этом. «Бедные телки,» — мелькнуло в голове у Кристины, когда она в третий или четвертый раз подробнейшим образом расписывала Ирме приключение в поезде. — «Наверняка они испытывают нечто подобное, когда ревущий от похоти Алеф подминает их на виду у остального стада!» Странное дело, и этот образ, и откровенный, повторяющийся рассказ, и смакующая подробности Ирма заставили ее саму возбудиться и она уже не смотрела на случившееся, как на катастрофу, но как на
