Сегодня этот парень пришел опять. Впервые он появился на овощной базе неделю назад. Увидев меня, он застыл, с полминуты пялил на меня глаза, а затем стал ходить вокруг да около, делая неловкие попытки скрыть свой интерес ко мне. Я ничего не понимал, и от того нервничал, раздражался. Вряд ли это был мент — за два месяца после моего освобождения из лагеря я еще никуда не успел вляпаться. Да и действовал он слишком непрофессионально. Могло что-то открыться старое. Но и тогда они бы не стали так церемониться. Нет, это не менты. Тогда кто?"Малява» с зоны? И он не решается подойти с ней ко мне? Тоже не похоже. Не та масть! Таких, как этот, безжалостно «петушат» в первую же ночь их появления на зоне — слишком нежное, почти женское у него лицо, худощавая, почти тщедушная фигура. А «петуху» никогда не поручат ничего серьезного, тем более «малявы». Я терялся в догадках, терял душевное равновесие, мрачнел. Нужно было принимать какое-то решение. И я его принял. Когда начался обед, я, выразительно глянув на парня, спрятал деньги с торгового лотка в ящик и медленно направился к двери, ведущей из торгового зала в овощехранилище. Я не оборачивался, но был уверен, что он идет следом. В лицо сразу пахнуло вонью подгнивающих овощей, не проходящей сыростью и затхлостью. И без того полутемное помещение казалось еще темнее из-за высоких штабелей ящиков с овощами и поддонов, разделенных узкими проходами. В один из них я и нырнул, прошел до конца, приготовил нож и стал ждать. Парень появился через минуту, долго вглядывался в полутьму. Наконец, заметив меня, медленно стал приближаться. Я молчал, внимательно наблюдая за ним. Он сильно нервничал, явно боялся, постоянно останавливался, пока не застыл в метре от меня. Затем, привалившись к штабелю спиной, медленно сполз на корточки и робко глянул на меня широко открытыми глазами. И тут меня осенило: это же голубой, и он меня хочет. Все напряжение последней недели вылилось в тихую ярость. «Эти», на зоне, были ниже травы, тише воды, а уж чтобы потревожить, причинить беспокойство мне, одному из королей зоны — об этом не могло быть и речи. Я готов был его пришить тут же. Но у меня появилась другая мысль. Я медленно расстегнул ширинку и указал парню на нее пальцем. Тот, не вставая с корточек, сделал два шага вперед, встал на колени и, не сводя с меня глаз, быстро освободил мое орудие. У него были теплые и нежные ладони. Видимо сказалось воздержание последних двух месяцев (баб овощной базы отпугивал мой уголовный вид и тяжелый взгляд, за который меня еще на зоне прозвали «УГРЮМЫЙ»), так что мой член мгновенно напрягся, налился, головка оголилась и нетерпеливо подрагивала. И так-то не маленький, сейчас он был просто огромен и прочно прижат к животу. Парень, не отрывая от него жадных глаз и шумно вдыхая запах несвежего тела, потянулся к нему губами и нежно обволок, обдав жарким теплом податливого рта. Я слишком давно этого не имел, чтобы хоть как-то сдерживаться. Резким толчком я полностью в него вошел, пригвоздив его голову к стенке штабеля. Парень дернулся было в сторону, но я сделал так же, как делал это всякий раз на зоне: нагнул его голову набок, одно рукой взялся за его затылок, другой — за шею и начал вонзаться в его горло, что-то кроша и разрывая. Парень стоически переживал мой натиск, хотя было непонятно, чем он дышал. Все продолжалось секунд двадцать и закончилось мощным конвульсивным извержением, во время которого парень стал рваться из моих рук, глаза его округлились, а из горла вырвался храп. Наконец я его отпустил, и он безвольно свалился на грязный пол. Его рвало, а потом он долго тяжело дышал, приходя в себя. Я мстительно следил за его мучениями. Тех, на зоне, «опускали» вопреки их воли. Они яростно сопротивлялись и уступали только после тяжелых побоев. Я сам нередко «петушил» новичков, а потом по мере надобности пользовался ими, чтобы не оказаться в числе десятков
