«Их двери были рядом... Они были соседями...
Даже — по прописке — не Он и Она, а Он и Ее мать.
А Ей — хоть и была у них своя квартира в двух шагах — удобно было с матерью и сына ростить, да и на всем готовом мужа встречать.
На всё про всё матери было лет шестьдесят, Ей — тридцать пять, а отец Ее, с которым Он — сосед и горькую пил, и сладкую, внезапно ушел на пороге шестидесяти, когда на стройке убил его инсульт.
А и самому-то нашему герою — соседу — было «всего ничего» — около пятидесяти...
И вот на похоронах Ее отца Они и погоревали, и пообщались в первый раз «тесно», потому как, выпив пару рюмок за усопшего, и Он и Она, встретившись глазами, что-то поняли, и потом долго избегали друг друга...
Но семейная жизнь Ее не задалась, мужик Ее пошел в гору и для него бутылка шампанского и новая дама на каждый вечер были обеспечены...
А Валька...
Да, я еще не сказал Вам, что звали Ее Валентина, и была Она, даже родив сына, упругой в грудях, округлой в попке, отнюдь не полной, но полненькой, и талия всегда была при ней...
Многажды задавал сосед себе вопрос: как можно от такой женщины гулять?
Только ублажать Ее нужно, до предела значений возможных!!!
Возможных???...
Но, как я уже сказывал, промелькнула меж Ним и соседкой Валей искра...
И на память оставила — «берегитесь, люди!!!...»
Не убереглись, значит...
Вдруг однажды ночью — звонок в дверь соседу.
Тревога!!! У соседки вода в кухне хлещет, паника, дома из мужиков — никого, все на даче...
Сосед в трусах, как был, воду в главном вентиле перекрыл, посоветовал трубы поменять с медных на гибкие, да с утра сантехника вызвать...
И как есть был сонный, пошел восвояси...
Только рано он так решил...
Потому как в дверь опять звонок — а на пороге Она — Валентина.
Он ведь и внимания не обратил, что Она рядом с Ним суетилась, практически в ничем. Так, в халатике...
И глаза — долу...
«Лёшка, — говорит, — пришла я...»
А сосед, хоть — а может быть и потому — что немолодой был, восстал весь, и рука Его почему-то направилась к груди Ее...
А там — сосочки твердокаменны...
И пошла рука Его вниз...
А у соседки и ножки-то подгибаются...
А Она, соседка Его, только и бормочет: дескать, «нельзя, нельзя»...
Но когда сосед усадил Ее в кресло, потом целовал колени Ее, постепенно приближаясь к животику, кончила Она в первый раз, как только дотронулся Он языком до губок Ее нижних. И только пробормотала: «давно мужика не было»...
И Он, знавший тридесят женщин, ворвался в Нее, сидящую в кресле, и, прося прощения за то, что он сейчас... сейчас...
Кончил...
Но кончила и Она во второй раз вместе с Ним, бывшая без мужика долго и плохо...
И сотряслись Они вместе... и целовала Она глаза его...
А потом Она сказала...
И понял Он, что это — всё...
«Слушай, — сказала Она, — мне все равно, где Ты и с кем Ты... Главное — Ты...
И если я позвоню к Тебе в дверь и Ты не ответишь, я за себя не ручаюсь...»
А потом Она выцеловала и подняла член Его, и села на него, и, глядя, как поднимаются и опускаются губки Ее, кончила три раза.
Они были, как это ни тошно звучит, «созданы друг для друга»...
Не было речи ни о чем... только Они вдвоем...
Он не был «суперменом», но Она вбирала Его, Они неслись в какой-то сладкой скачке, потом в последние секунды Она вдруг выгибалась, несколько раз прикасалась нутром своим к Его головке и взрывалась с криком «аааааааа» в приступе, который, как им казалось, сотрясал всю Землю...
Потом было хуже...
Она пришла к Нему на всю ночь...
Она была... как была...
Она просто набросилась на Него и забрала всего Его в себя...
И сказала — «теперь я спокойна...»
И сказала — «ну, сегодня Ты отсюда никуда не уйдешь...»
И кончала... вбирая Его всею своею сутью, животом своим, маткою своею...
И падала на Него, и вгрызалась в Него, целуя, смеясь и плача, рыдая и рыча... и