Тишина, и мы вдвоем. Я и ты, мой малыш. Мой любимый, дорогой, мой единственный. Ты понимаешь меня без слов. Нам с тобой не нужны слова. Зачем слова двоим, которые умеют так красиво молчать?
Я не люблю и не хочу с тобой говорить, ведь ты все равно не ответишь. Ты не положишь руку мне на плечо. Ты не коснешься ладонью моей головы. Ты не вытрешь мне слезы. Ты никогда не скажешь: Не плач. Я знаю это так же хорошо, как и то, что меня зовут Карина; так же хорошо, как и то, что я работаю в журнале Wanton; так же хорошо, как и то, что вчера мне стукнуло 26; так же хорошо, как и то, что вчера я была совсем одна, и меня не поздравил никто, кроме моей лучшей и самой лицемернрной из подруг, Ксюшеньки; так же хорошо, как и то, что четыре года назад Ксюшенька увела у меня Никиту и вместо меня вышла за него замуж.
Телефон. Он опять пытается разлучить нас с тобой, и я ему это позволяю.
— Алло! — хриплю я в трубку.
— Привет! — отвечают из трубки. — Ты спишь?
— Я сплю.
— Какого черт? — спрашивает трубка.
— Я устала, — не понятно зачем оправдываюсь я перед ней.
— От чего? Ты же ничего не делаешь.
— Я работаю.
— Ой! Работает она! — дразнится голос из трубки. — Тоже мне работа, целый день по клавишам компьютера стучать. Вот я работаю. Вот я устаю.
— Ну конечно! — соглашаюсь я с голосом. Ксюшенька всегда работает лучше всех, устает сильнее всех и в отдыхе нуждается больше всех. Она учитель. Преподает украинский язык в школе, которую окончила. Мы с ней вмести учились на филологическом факультете.
— Ты, что там умерла? — опять обозвался голос.
— Не знаю. Может, и умерла.
— Карин, я к тебе еду.
— Зачем?
— Я буду у тебя ночевать.
— Почему?
— Я поссорилась с Никитой.
— Опять?
— Снова, — попытался воспитать меня голос.
— Едь.
Я повесила трубку, и голос стих. Мы снова только вдвоем, но это не надолго. Скоро приедет самая наглая из лучших подруг. Нам опять... , прости, снова не удается побыть вместе. Ты ведь уже не обижаешься? Привык. Ты же знаешь с ней всегда так. Она ссорится со своим мужем, который мог и должен был стать моим мужем, и приезжает ко мне в поисках политического убежища. Это нормально.
Мы с тобой уже привыкли. Вот. Она уже приехала. Хорошая у нее все-таки машина. Точнее у ее-моего мужа. На этой машине, вместо нее, могла бы ездить я. Хорошая у меня могла быть машина.
— Проходи.
— Ой, Карина, ты снова надымила, — упрекает меня самая заботливая из наглейших подруг. — Ты же знаешь, курение вредно для здоровья. Минздрав, между прочим, предупреждает. Вот на пачке написано. А я забыла, ты не читаешь на английском. Тогда кури наши сигареты. Прима Люкс, новые, очень приличные, Никита говорил. Ой, Каринка, он такой гад, — быстро переключилась с сигарет на нашего мужа Ксения.
— Что на сей раз? — спросила я, делая вид, что мне на это не наплевать.
— Каринка, он хочет ребенка! — возмутилась самая грозная детоненевистница из заботливых лицемерок. — Говорит: Ксюнчик, а может нам пупсика завести? Я как вспылю! Какого пупсика? Мне и моих школьных придурков хватает! Собрала вещи и ушла.
Ко мне, как всегда. Никита приедет с работы, увидит, что Ксюнчика нет, позвонит теще, Ксении у мамы не окажется, и он сразу же догадается, где ее искать. Приедет. Я возьму куртку, зонтик и пойду прогуляться. Вернусь через два часа и застану моего предполагаемого мужа в моей постели с моей же самой счастливой из наглых подруг.
— Карина, сделай мне чай, — соблаговолила приказать моя хозяйственная дето ненавистница.
— Ты знаешь, где чайник, — ответила я и пошла к тебе.
— Какая ты не гостеприимная, — снова упрекнула Ксения. — Сразу видно, что ты не бывала в мусульманских странах. У них, по Карану, закон
