часть себя; ей хотелось знать всё об этом теле, потому что оно принадлежало ей самой. Ей непременно хотелось сегодня мыться с Розалией.
Она вошла, свежая, смеющаяся, и Анне сразу полегчало. С ней как будто стало чище. За кофе и женскими разговорами приготовили ванну. Они помогли друг другу раздеться и уместились напротив.
Возбуждения не было: было любование красотой, эстетическое наслаждение от прикосновения к плавным изгибам, любопытство, почти детское, к другому такому же телу. Анну успокаивало это тело: оно говорило «ты не одинока».
Это было так не похоже на свидания с Леоном. Там, в лесном домике, она долбилась о глухую стену, за которой стоял этот человек. Даже в те редкие моменты, когда Леон засовывал ей в рот свой язык, это был не поцелуй её любимого мужчины, это было ещё одно утончённое издевательство одного человека над другим.
А прикосновения Розалии успокаивали. Сейчас она стояла в ванной на коленях и гладила Анну по волосам и лицу. Их соски соприкасались. Анне страшно хотелось иметь такую же грудь, с такими же большими и мягкими сосками; из озорства Анна однажды дразнила их языком. Они багровели и твердели, а Розалия игриво поджимала губы.
Сегодня подруга рассказывала, как в самом конце вечера во дворце её чуть не опозорил её же любовник. Разгорячённый вином, он не захотел будто бы дожидаться удобного времени и прижал Розалию где-то за портьерой у стены.
— ... Да так, что у меня грудь вылетела из корсета! А ему нипочём: начал задирать юбки, даже до пояса добрался. Я чуть не плачу, а он жмёт мне мою писечку своими ручищами... Кричать нельзя, а вырваться тоже. Я чуть с ума не сошла от страха. Дышать нечем! А он уже под трусики забрался, говорит, ты горяченькая, тебя можно везде... Ну как везде! Страшно пьяный был. Думаю, назавтра же откажу ему от дома, дай только вырваться без шума. Говорю, ладно, только как же здесь? Неудобно, если только стоя. Давай, говорю, милый, я повернусь к тебе, немножко наклонюсь, а ты мне сзади юбки приподнимешь и в попку меня потрахаешь... В попку удобней в этой позе, правда? Говорю, голову ему морочу. Думаю, только приотпусти меня, собака. А сама ему соловьём: давай, потрахай мою попочку, сегодня хочу тебя сзади... Он только руки ослабил — я убежала. Такая была злая на него, что разрешила своему графу себя поиметь. Больновато было, ты знаешь, у него там такое сокровище, что только мужчина может выдержать. Но как будто отомстила. Граф страшно не любит О.
Граф имел с женой только анальный секс. Его член был очень толстым; он смазывал его каким-то маслом перед началом, но жестоко растянутая дырочка всё равно саднила потом несколько дней.
— Можно я посмотрю? — спросила Анна. Она никогда не видела, как выглядит женская попка после того, как её недавно поимели.
Без лишних слов Розалия повернулась и облокотилась на край ванны. Анна шутя погладила подругу по ягодицам:
— Бедная, хозяйка совсем тебя не жалеет! Ну ничего, здесь тебя не обидят.
Она набрала в губку воды и вылила её на поясницу Розалии. Вода так красиво растекалась по телу, что Анна повторила это ещё несколько раз. Ей опять стало казаться, что она моет русалку: её тело было прохладным и бледным, а под кожей голубыми ниточками змеились вены. Струйки бегали между ягодиц, и Розалия кокетливо выгибала спину.
Наконец Анна решилась и раздвинула половинки. Она уже делала это раньше, из детского любопытства, как бы рассматривая самое себя. Обычно аккуратное тёмное пятнышко сегодня было большим и красным. На волосках была сперма.
— Ой, — сказала Анна, — кажется, кровь!
— Порвал, наверняка. Вот уже не удивлена!
— Знаешь, что я слышала? Вот как звери зализывают себе раны после охоты, так же могут и люди. Вдруг поможет? Давай я тебя поцелую! Тем более, ты говорила, что это очень приятно.
И Анна, аккуратно вымыв подругу между ягодиц, прикоснулась губами к её бедной растраханной дырочке. Ни тени
