Вечер пятницы. Из открытого окна, на стеклах которого играют последние лучики уходящего за горизонт солнца, доносится запах цветущей сирени и тянет свежестью после недавнего теплого непродолжительного дождя. Из стремительно темнеющего леска, расположенного на берегу небольшого озера, доносится пение птиц.
Но настроение совсем не весеннее. Я сижу перед неработающим телевизором в своей маленькой холостяцкой квартире и думаю, как дотянуть оставшиеся полторы недели до получки. В кармане сиротливо похрустывает последний червонец, на подоконнике валяется несколько монеток. Да еще на огромной лоджии выстроился ряд пустых водочных бутылок. Их можно отнести в приемный пункт и получить по 12 копеек за каждую. Два-три рубля наберется.
Денег едва-едва хватит на еду. А в такой вечер хочется выбраться с друзьями на природу, купаться, жарить шашлык, пить вино, флиртовать с женщинами...
Тоскливая тишина прерывается нетерпеливым звонком. Кто-то жаждет меня увидеть. Что ж, хоть какое-то развлечение...
На пороге — моя бывшая жена. Я не видел ее больше года. И теперь с любопытством рассматриваю ее. Боже, сколько новых незнакомых черт! Даже лицо чужое, с незнакомым мне веселым и нагловатым выражением. Короткая, едва прикрывающая трусики юбка, до предела открывающая длинные ножки. Полупрозрачная белая кофточка с тремя кокетливо расстегнутыми пуговицами, через которую просвечивает кружевной лифчик. Через два слоя материи выпирают крупные горошины сосков. Вокруг тридцатилетней женщины витает аромат дефицитной «Шанели».
Такой я ее никогда не видел. И не удивительно: в советские времена так одевались лишь девочки из младших классов школы да немногие женщины, которых тогда именовали «звездами на утреннем небе».
— Наверное, пришла за деньгами, — тоскливо думаю я.
У нас — двое детей, мальчишек, с которыми я встречаюсь два-три раза в месяц. Алименты аккуратно начисляет бухгалтерия, но раньше Людмила периодически забегала ко мне за деньгами: одежда и обувь на наших сорванцах горели как на огне, а еще они просили коньки, велосипеды, новые игрушки. Обычно я старался дать не меньше 20—25 рублей. Но в последнее время я отвык от ее неожиданных визитов и был не готов к ее появлению.
Она непринужденно улыбнулась.
— Привет! Не прогонишь? — Людмила шагнула через порог. — Мальчишки на даче. За последнее время подросли, вытянулись — пришлось покупать им все новое: футболки, шорты, плавки, кроссовки.
Я промолчал — неужели придется отдать ей последний червонец? Неудобно отделываться такой суммой...
— Проходи, конечно, — я растерянно суетился, провожая ее в комнату.
— Да, совсем забыла. Держи, — она протянула тяжелый целлофановый пакет, на котором была изображена Эйфелева башня и синела надпись: «Paris». Такие пакеты только начинали входить в моду и служили до тех пор, пока не приходили в негодность.
— А что здесь? — спросил я.
— Неси на кухню, — с легкой усмешкой ответила она.
То, что она принесла, изумило меня до крайности: бутылка «Посольской водки», две банки дефицитного импортного пива, сыр, копченая колбаса, нарезки ветчины и буженины. Да еще и дорогие даже по тем временам красная и черная икра. Такие продукты продавались только в Москве. В основном, в знаменитой «Березке». В обычных гастрономах и продуктовых они, если и появлялись, то исчезали еще до того, как могли попасть на прилавки.
— Люд, откуда?
— А тебе не все равно?! — она снова улыбнулась. Холодно и отстраненно.
Дальше произошло то, что просто не могло не произойти. Где-то часа через полтора-два я, отдыхая от безудержного секса, курил в постели и время от времени целовал соблазнительную родинку рядом с соском на правой груди Людмилы. Тут-то и раздался телефонный звонок: как чудесно, что телефон не зазвонил раньше!
Звонил Володька, с которым мы вместе работали. Он где-то пил с друзьями, а потом, когда в 23 часа
