его я считала «выпавшим звеном». Он же вспоминал обо мне и здоровался исключительно в тех случаях, когда рядом с ним была его «взрослая компания» — меня природа внешними данными не обделила, поэтому он таким образом не мне вежливость оказывал, а себе «честь и славу».
И вот, волоча небрежно по полу свой портфель, с довольно-нагловатой усмешкой и словами «хорошо это мне подфартило!» он обходит ряды и бухается за мою последнюю парту, показушно по-дружески пытается меня приобнять за плечо, не обращая внимания на мое недовольство, и констатирует, довольно откинувшись на спинку стула — «ну... теперь отличником стану!»
А я, я естественно сделала совершенно безразличный вид. Но мне было интересно с ним посидеть, узнать его хоть немного — он для меня был «диковинкой», нечтом непонятным и неизведанным. Пересадка эта случилась после уроков, поэтому соседство наше началось со следующего дня. А следующим днем была суббота, он прилично опоздал, я просидела пол урока одна, и уже успела расстроиться к тому моменту, как он зашел — весь в белом, прошагал вальяжно ко мне, и с улыбочкой поздоровавшись, уселся. Я ответила на его приветствие и впервые в своей жизни влюбилась в запах, в запах его духов. Я до сих пор узнаю этот запах — бывает, почувствую в автобусе из-за спины и боюсь обернуться, и сердце колотится, и руки холодеют, будто он там сзади стоит. Но вернемся — Сашка в тот день с сюрпризами заканчивать не спешил, задание нам тогда на уроке дали: написать небольшой стишок. Все заныли, запричитали — жутко неохота было. И пока мы уламывали учительницу оставить нам это задание на дом, он по быстрому накатал пару четверостиший и вызвался прочитать. Все в шоке — нас выручает человек, которому всегда все было «до лампочки», и впадают в еще больший шок, когда он говорит, что этот стих про меня. И, собственно, зачитывает — громко, почти что не запинаясь и почти что с выражением. Столько комплиментов, да еще и в стихотворной форме, я в свой адрес еще не слышала! Мне было жутко приятно, и я была жутко смущена. Удивленная учительница вкатила ему пятерку сгоряча, сказав, что я на него хорошо влияю. А он сел и шепотом спросил, понравилось ли мне. А сам наблюдает, пристально так — сверлит прям, и глаза — хитрющие-прехитрющие! Я улыбнулась и ответила, что сроду бы не догадалась о наличии у него такого таланта к «стихоплетству». Надо сказать, что это с его стороны был ход конем — так он за один день сумел мое настороженно-отрицательное к нему отношение заменить на расположенно-положительное, и к тому же еще заставил все время вспоминать о нем и думать.
Одним этим днем он сумел изменить все во мне. В понедельник прошлой недели я была для себя, а в этот понедельник стала для него. Для него умной, для него красивой, для него — лучшей. Да, именно так, если раньше я все делала из побуждений личных, то теперь все было только лишь ради одного единственного его восхищенного взгляда. И он был щедр на такие взгляды, и на комплименты, и просто на разговоры. О чем мы с ним только не болтали! С ним было жутко интересно. Я просто ненавидела уроки английского, где он был в другой группе, или труды. Я жила только ради одного — чтобы побыть с ним те пять или шесть часов за школьной партой.
И вот месяц нашего с ним соседства близился к концу и скоро его должны были пересадить. Я с ужасом осознала, что очень к нему привязалась и не хотела даже думать об этом. Все ходили довольные — скоро пересаживать будут. Что радовались, спрашивается? Все равно детки уже все взрослые, и пока «классная мамочка» не видит, сидели, как хотели. Все, кроме нас. Или не кроме?... Мы ведь тоже не без обоюдного желания и интереса сидели вместе. Тоже, потому что так хотели. Подруга Анька с завидным постоянством предпринимала попытки занять место подле меня, сместив обосновавшегося там Сашку. И все безрезультатно. Но я думала, что вот — пересадят, и закончится эта
