похоже, договорились, что Виктория поживёт у Маши, а потом сама решит, что ей делать. И теперь стояла она, как и была чужой, среди провожающих, не понимая ни себя, ни мира вокруг. Не понимал его и я. До конца не понимал. Не понимал как жестокость и милосердие могут сочетаться в одном и том же человеке, как через скромность прорастала разнузданность, безоглядность в самых смелых сексуальных опытах. Но много я не думал. Старался не думать. Мне было достаточно, что вот тут, сейчас, у меня есть женщина, с которой у меня такой секс, словно я наглотался стимуляторов, и есть остров, куда меня тянет почище, чем на Бали или там другое вечное зелёное место.
Для меня, в этой части моей жизни, остров, вообще, стал чем-то отдельным, заветным. Отдельной единицей мироздания, если хотите, располагающийся где-то между изначальным местом под именем РАЙ, первым домом в моей памяти, где было спокойно, безопасно, счастливо и домом, как таковым — со всеми радостями, горестями. И куда я должен был вернуться. В каком бы не был шоколаде, в какой бы степени безумства не находился, я должен был вступить на этот остров, почувствовать его крепость, вдохнуть налетающий речной ветер, вольный, своенравный. Наверно, именно из-за этого же чувства вольная кОзацкая дружина облюбовала остров на реке, разместив свой стан, в последствии превратившейся в столицу непризнанной казацкой вольности.
Брызги холодными точками ударили по лицу, возвращая меня в этот мир. Остров выплывал из-за поворота, выпячивая неожиданно появившийся утёс. Я его на острове не видел. Или просто невнимательно смотрел? Но как я мог пропустить такой красивый утёс? Я вытер воду, ладонью растянув прогревающуюся речную воду по лицу, бросил взгляд на замотанные в целлофан вещи, среди которых выделялся тюк собранный Машей. От одной мысли о ней, о заботе, с какой был собран этот тюк с одеялом, подушкой, какой-то едой, пирогами, ещё чем-то мелким, но, по её мнению, важным, мне стало очень тепло. Улыбнувшись кормчему, так и не одевшему брезентовый плащ, я приготовился прыгать на берег, натянув повыше борта болотников.
— Сразу верёвку за кол! — Кормчий делал дугу, чтобы ткнуться мордой лодки в нужное место. — Течение тут быстрое! Так, что, не зевай!
— Понятно! — Я изготовился, собрался пружиной. Толчок!
Мир вокруг меня преобразился, природа, бывшая чем-то вроде протягивающейся картины на холсте, обступила лаской печного дымка, лая собаки, встревоженного кудахтанья кур. Ого! Вович обзавёлся хозяйством? Хотя, похоже, Ирина всё тут переиначила. Вон, даже ветряк появился. Сколько же я тут не был? Ведь, не так долго?