мне. В остальные дни она после работы уезжала к отцу, и на работу отправлялась от него. Только выходные и три вечера в неделю она проводила дома, с ребёнком, но и в субботу и воскресенье ночевала у отца, а утром приезжала на день. На душе стало тошно. Я понимал, что не нужен ей, разве только как нянька для их сына. К «грязным» деньгам я не притрагивался, лишь брал немного на пропой, когда совсем уж жить не хотелось.
Через год с небольшим, летом, когда жена и сын были на даче у моих родителей, я зашёл на «Красных зорях», в пивную, взял сразу пару кружек и пристроился у стойки в углу. Мужик, стоявший рядом, потеснился, и вздохнул, глядя на мои креветки и вторую кружку пива. Сам он закусывал сушкой. Личность опустившегося, небритого типа показалась мне знакомой, но узнал я его только тогда, когда он, опасливо оглядевшись, предложил мне потёртый журнал плейбой, а когда я отказался от покупки, он достал из внутреннего кармана пиджака пачку потёртых фотографий, завёрнутых в газету.
— А эти, Возьмёшь? Клапана горят! Мочи нет!
По цене выходило, что по кружке пива за фото. Я боялся спугнуть продавца, ведь купил бы их и по куда более высокой цене.
— А сколько их там?— Двадцать штук. — Сам снимал?
— Друган. Учителка, но такая блядь ненасытная!
— Так уж и блядь!
— Да мы её втроём никак не могли уделать всю ночь на пролёт! Друган сказал, что он её в каком-то бордельеро раньше видал, так к ней целая очередь записывалась — она сама хотела, чтобы мужики в неё спускали без презиков, и вроде как для этого и пошла по рукам!
— Красивая? Лица почти не видно!
— Красотка — просто супер! Потому её и перехватили под заказ.
— Это как?
— Тёмный ты, я смотрю! Объясняю, как друган сказал: в то время, если кому-то из кремлёвских глянулась цыпочка, то «контора» им обеспечивала секретную операцию по доставке прямо в августейшие постели небожителей и их приближённых любой гражданки СССР. — А если муж узнает, и заскандалит?— Если возникнет — исчезнет навсегда, а её отправят садюгам на забаву, а там долго не живут! А эта — выкарабкалась! Повезло, видно, я бы её всю жизнь драл, не отпуская!
— Плохо видно, и мелко. Но ладно, выручу тебя, из сочувствия! Держи «котлету». Сосед возликовал своей удаче, и я, даже презентовал ему свою вторую кружку. Выпили, и я, между прочим, конечно, спросил, не уцелела ли сама плёнка. А то, хреново напечатано, я бы плёнку купил, учитывая информацию, за литр водки, это при талонах-то! Но мужик был тёртый, и попытался поднять цену, и тогда я показал ему лист с двенадцатью водочными талонами и деньги на литр водки. А что есть талоны для начальника домоуправления, сидящего на них!— Годится, мастер, сей момент буду, я в этом доме живу. Пока он ходил, я просмотрел фотографии, и с щемящим чувством увидел то, как моя любимая даётся трём мужикам и поочерёдно и сразу, и принимает в ротик, одним словом всё, на что я не стал смотреть тогда, и уже полный горя, упал в сугроб.Спустя несколько часов, я уже отпечатал у себя в ванной большие, хорошие фотографии. Рассмотрев все подробности, и вздохнув по своей дурацкой судьбе, убрал новое поступление вглубь своего необъятного письменного стола, к другим снимкам, на которых красуется та же, любимая мною женщина, совокупляющаяся с обладателями отборных по величине мужских приборов. Даже, снимки, сделанные в Завидово, куда мою даму неоднократно привозили в восемдесят седьмом и восемдесят восьмом годах специально для того, чтобы стареющий импотент из числа партийных боссов мог насладиться видом красивой девушки, насилуемой взводом охраны, или отданной его любимцу догу, а после, ослу, мулу, и двум жеребцам на тамошней конюшне. Есть и снимки с неграми, сделанные в мед. Институте, и на территории чьих-то торгпредств и посольств, презентованные мне, со злорадной улыбкой, её врачихой «благодетельницей», а вернее, блядодетельницей, Розой Султановной. (Специально
