плохо. Теряха-то оказалась непростой — и она, Степанкова, первая это выяснила! Вот покажу я вам «один большой прыщ»! Не терпелось узнать самое важное.
— Какие... случаи? — осторожно спросила она.
Теряха картинно закатила глаза.
— Понимаешь, астартин при температуре на два градуса ниже телесной уже распадается. А впитывается он только через слизистые. Как ЛСД. Хотя нет, вру, есть гипотеза, что и через кожные поры, но сама понимаешь, клинических опытов таких никто ставить не будет.
— Не понимаю. Почему?
— Потому что концентрация астартина, хоть сколько-то годная для приема внутрь, у женщины только там, где он вырабатывается.
— А где он у нее вырабатывается?
— Где-где, — сказала Теряха и опять криво улыбнулась.
— Ой, — сказала Анюта.
— Вот-вот. На западе это когда-то косметическая процедура была. Только миллионерши могли себе позволить. Таких девушек — которых нашли и сумели уговорить — никогда не было во всем мире больше пятидесяти. А потом пришла сексуальная революция, все стали подражать, а смысла, как водится, никто не понял. По-моему, тебе уже на урок пора.
— А тебе не пора?
— А мне неохота. Чего я на химии-то забыла, я ее сама вести могу. А ты учись иди, только умойся сначала, а то нефиг зареванной показываться. — И Теряха, взяв ее за плечи, развернула и буквально вытолкнула к умывальникам; а затем глядела из полумрака на то, как Анюта пробирается назад сквозь ремонтный завал, и улыбалась очень, очень криво.
*
Химия была предпоследним уроком. Анюта совершенно не могла сосредоточиться. Вокруг сидели девчонки, которые только что потешались над ней; парни, как всегда, шумели и гоготали, а Анюта все пыталась понять, что ей теперь делать. Нет, ей все уже было достаточно ясно, она же не глупая малолетняя целка какая-нибудь. Сама процедура тоже ее пока не очень смущала. Главное теперь — не спугнуть Теряху. Сальное рыльце, значит. А вот и ткнусь! Оно у меня красивое, это рыльце. Я больше заслуживаю астартина, чем какая-то зубрилка, хоть бы у нее и прабабушка колдунья. Ну почему это не мальчики вырабатывают! Как было бы просто!
И Анюта решила, что лучше не ходить кругами, а то будет сама как те нелепые парни, что хотят, но робеют. В конце концов, это же всего лишь Теряха. Сколько бы она ни хорохорилась, она сейчас сидит в забаррикадированном туалете, курит и зубрит что-то к вступительным.
Поэтому после урока она сразу же взбежала обратно на четвертый этаж.
Теряхи не было. Только окурки под радиатором.
Ну вот. Не надо было вообще идти на химию. Что-то подсказывало Анюте, что второго шанса уже не будет. Теряха опять замкнется, будет прогуливать где-то еще. Ну что сегодня за день, а! Прямо хоть снова плачь.
Тут раздался шум спускаемой воды. Потом дверь кабинки, как показалось Анюте, не открывалась целую вечность, пока Теряха там, видно, лениво натягивала трусики и джинсы. Вообще дурацкая ситуация. У Анюты, довершая нелепость, даже сердце забилось. Наконец Теряха вышла из кабинки.
— Опять ты? Тебя еще кто-то обидел?
Вся капризная решимость куда-то с Анюты слетела.
— Терях, это... Ир, — начала она, снова сопя, хотя и не плакала. — Я тут думала... короче... ты же все понимаешь, да?
— Понимаю, — сказала Теряха мрачно. — Девочка Аня хочет быть принцессой, но прыщавых принцесс не бывает. Девочке Ане кажется, что она нашла добрую фею, которая избавит ее от прыщей. Дальше что? Что есть такого у девочки Ани, кроме наглого сального рыльца?
— Ну я даже не знаю, — вздохнула та. И придав голосу вымученной игривости, сказала: — Разве тебе не будет приятно, если я тебе вылижу киску?
Пауза была очень, очень долгой. Теряха и Анюта внимательно друг дружку рассматривали. Степанкова и Теряшина — всегда рядом в классном журнале, всегда друг за дружкой отзывавшиеся «здесь», но за все школьные годы они разговаривали, кажется, лишь пару раз.
Степанкова: белобрысая первоклашка с
