Шкура, загораживающая вход в длинный деревянный дом, была отдернута сильной рукой. Снаружи внутрь она пустила холод, несколько снежинок и мужчину-викинга. Он сутулился от усталости, на плече нес увесистый мешок, а обнаженные руки покрывали шрамы. Сверху, поверх двух теплых суконных туник без рукавов, была накинута волчья шкура. Осенняя ночь в Хедебю выдалась снежной, темной и холодной. Снега намело по щиколотку, и Скидульф Убийца Знатных промочил ноги, пока добирался до своего дома. Сейчас же суровый викинг с желтой бородой, усами, заплетенными в косичку и волосами ниже плеч устало, но удовлетворенно вздохнул. Он был дома.
Он снял промокшую кожаную обувь с застежкой у щиколотки и ступил ногами в обмотках по дощатому полу, так родно захрустевшему под его шестипудовым весом. Скидульф был велик, косая сажень в плечах, борода спускалась на грудь, а руки были толщиной с ногу иного руса или англосакса.
Длинный дом, в середине стол, чуть дальше в полу, в яме, приспособлен очаг. Рядом с ним сидит Гудрун, дочь Сигрейда, жена Скидульфа. Русая коса до пояса, кожаный ремешок перехватывает волосы на лбу, красное платье из шелка обтягивает ее фигуру. На звук скрипнувшего пола она повернула голову, а затем вскочила.
— Скидульф! — вскричала она, бросаясь викингу на плечи. Тот с тяжелым громом уронил свой мешок на пол. Он раскрылся, и по доскам покатились серебряные дирхемы, кроны, динары...
— Я вернулся, Гудрун, и взял немалую добычу. Моя рука не касалась ни одной женщины с тех пор, как я отплыл из Хедебю на драккаре Травольда. Боги, как я по тебе соскучился, — он обнял ее и зарылся носом в ее волосы. Гудрун тихонько засмеялась, даже не взглянув на добытые сокровища.
— Наконец-то, наконец-то, — Скидульф обнял ее крепче, а рука скользнула на попку датчанки. Пальцы сжали теплую плоть, жар которой ощущался даже сквозь ткань платья. В доме стоял удушливый дым от очага, но викинг и его жена сейчас не обращали на это никакого внимания.
Их губы встретились, и викинг поцеловал ее так страстно, как никогда до этого: так он целовал жену каждый раз, когда возвращался из вика в родной город. Четыре месяца он провел на борту драккара, верткого судна северных разбойников. Четыре месяца гребли, штормов, боев, крови и морской соли. И наконец-то под ногами не качается палуба, а руки сжимают не меч, а зад прекрасной датчанки с пронзительно-голубыми глазами.
Наконец их страстный поцелуй прервался. Воин разорвал голыми руками ее платье, и его обрывки скользнули к ногам женщины. Его жадному взору предстали высокие упругие груди с затвердевшими сосками, холеные руки, не знающие труда и кровавых мозолей, стройный стан, треугольник, плавно сужающийся к вожделенному лону... Крутые бедра, длинные ноги. Наконец, перестав смотреть на свое сокровище, Скидульф подхватил жену на руки и положил на стол, сбив на пол кувшин с какой-то жидкостью. Из темного угла дома порскнул испуганный трэль, побоявшийся гнева возбужденного господина. Но викинг уже рывком вошел в Гудрун, и, услышав ее вскрик, зарычал. Его член, огромный, как и у всех северян, с хлюпающим звуком входил в Гудрун, которая просто истекала жидкостью. Он знал: она не изменяла ему, нет, никогда, а он никогда не изменял ей. И сейчас, после четырех месяцев воздержания, они вновь воссоединились. Скидульф излился в нее спустя десять сильных толчков.
Гудрун соскользнула с его члена и взяла его в рот, взглянув любящими глазами в глаза мужа, бывшего сейчас на пике блаженства. Он продолжал кончать, попадая спермой ей в рот, на язык, на губы. Затем она тщательно вылизала орудие датчанина, ощущая его единственный вкус. Только этот вкус она знала со времен их женитьбы на острове Роскилле, откуда она и была родом. Только Скидульф касался ее, только с ним она предавалась любви.
Викинг же, глядя на то, как его возлюбленная ласкает его член губками и порхающим языком, снова начал
