возникли проблемы. Ступня распухла, и безболезненно снять не получалось. Плюнув на все, я принес ножницы и разрезал злополучную обувь.
— Тебя как зовут-то? — спросил я у своей бледной находки.
Он открыл глаза, посмотрел на меня в упор, помолчал несколько секунд и прошептал:
— Даня. Данила.
— Очень приятно, Даня-Данила. А я Александр. Я думаю, стоит вызвать «скорую». Скорее всего, просто вывих, но лучше перестраховаться, да и не мешало бы осмотреть тебя. Хорошо, если только ногой отделался. Ты бы своим позвонил, предупредил, чтобы не волновались и забрали тебя, — я протянул ему свой сотовый.
Он снова несколько секунд смотрел на меня.
— Мне некому звонить.
— Что значит «некому»? Родители? Друзья? Жена, в конце концов, — удивленно спросил я.
— Я не женат, недавно переехал к вам из другого города, так что друзьями не успел обзавестись. Да вы не волнуйтесь, Александр, я в соседнем от вас доме живу. Вы мне не поможете еще раз — до дома добраться? Кстати, я вас так и не поблагодарил за помощь. Огромное вам спасибо, они ведь могли убить меня.
Он серьезно посмотрел на меня и, взяв мою руку, пожал её. Его пальцы буквально утонули в моей лапе. Какой он весь миниатюрный, изящный. И во взгляде благодарность и тихая грусть. Ну, в общем, я не смог... не смог обречь его на одиночество, да еще в таком состоянии. Я же не зверь, в конце концов. Да и сдается мне, что он не доставит мне много хлопот. Тем более мне все-таки удастся посмотреть любимый фильм, пускай даже и в компании нового знакомого.
— А знаешь что, Даня-Данила? Оставайся у меня. Я как раз хотел посмотреть «Чародеев» — мое любимое кино, стыдно признаться. Взрослый мужик, а в сказки верю. Мне, кстати, тридцать, а тебе сколько?
— Двадцать восемь, — ответил он и улыбнулся.
Вот черт! Никогда бы не подумал, что способен растаять от одной только улыбки. Столько в ней было тепла и искренности. Двадцать восемь? Да не тянет он на двадцать восемь. Выглядит как пацан. Хотя... Глазки умные, взрослые такие глазки. Карие, почти шоколадные, еще бы темнее и уже было бы не разобрать, где зрачок, а где радужка. И ресницы. Ресницы шикарные. Моя бывшая за такие удавилась бы.
— Почти ровесники, — улыбнулся я в ответ, — штаны с футболкой снять сам сможешь?
— Зачем? — Даня-Данила смутился. Уши запылали.
— Затем, ты же не хочешь мне весь диван извазюкать? Я пока что-нибудь чистое принесу, — ответил я, выходя из прихожей.
Я достал чистые домашние брюки, рубашку. Даня-Данила стоял в прихожей, неловко опираясь на стену и виновато глядя на меня.
— Штаны снять не получается, ногу больно.
Действительно, мокрая джинса плотно облепила больную конечность и сдаваться без боя не хотела. Пришлось снова прибегнуть к помощи ножниц. Ноги как у девчонки, стройные, длинные, почти без волос, гладкие. Кожа тонкая, светлая. Нежная. Вот черт! Я запретил себе думать о ногах Дани-Данилы. Ясно, почему эти торчки на него напали. Даня-Данила не производил впечатления человека, который может дать отпор.
Осторожно сняли штаны совместными усилиями, помог ему переодеться, рукава и штанины пришлось подкатать. Рубашка на нем так вообще болталась как на вешалке. М-да, весил он, наверное, килограмм на тридцать — сорок меньше, чем я. Хотя лишнего веса во мне не было, я сам по себе здоровый, еще три-четыре раза в неделю спортзал, форму надо поддерживать.
Отнес его в ванную прямо на руках, а чего лишний раз больную ногу насиловать. Он лицо от крови и грязи оттер, руки сполоснул (тоже в ссадинах и мелких порезах). Потом я его оттащил в гостиную, посадил на диван, сунул пульт от телика, а сам пошел «скорую» вызывать и ужин праздничный готовить. До нового года оставалось два с половиной часа. «Скорая» приехала через час. Врач, трезвый, неулыбчивый, замотанный, (понятное дело — праздники, а ему дежурить) осмотрел Даню-Данилу, сказал, что с ногой ничего страшного, вывих. Мы с ним вдвоём быстро