дурную привычку называть всех по фамилии, и на ты, независимо от возраста. — Ты что, Широков, шпионишь за мной? Снимаешь? Немедленно удали и проваливай! Она соскочила со стола и направилась ко мне, протягивая руку, чтобы взять телефон. Я разозлился.
— Ошиблись Вы, Елена Александровна, — ровным голосом начал я, — не хрен на меня наезжать! Спалилась ты, Леночка! За такие выступления, вылетишь отсюда, как миленькая. Так что заткнись! Поняла? Она остановилась пораженная. Никто и никогда так с ней не разговаривал! И, похоже, до нее дошло, что Владимир Витальевич, наш шеф, увидев эту запись, выгонит ее, не раздумывая. Один плевок, чего только стоит.
— Ну ладно, ладно, чего ты так сразу... — она улыбнулась мне. Широков, ой, извини, Дмитрий, что ты? Ну, подумаешь, я немного расслабилась, с кем не бывает. Мы, что не сможем договориться? Давай ты сотрешь запись, а я закрою глаза на твои отлучки с работы. А? — она смотрела на меня как ангел, как тот кот из Шрека. Вот стерва! Забудем. Щас, разбежался!
— А вот такой тебе хрен, моя дорогая, не договоримся. Десять человек вздохнут свободно, если тебя не станет. И я в том числе. Так что никак, — я убрал телефон в карман и повернулся, собираясь уходить. — Постой, Широков, что совсем, совсем никак? — заворковала она. Я обернулся. Лена расстегнула две пуговицы на блузке и теребила третью. Посмотрела мне в глаза и облизала губы.
— Что совсем никак? Вы же все на меня заглядываетесь. Все меня хотите. А тебе может и обломится. Так как?
— Ну, ты и зараза! — удивился я. — Кто тебе сказал, что на тебя заглядываются. Ты такая стервь, что никто к тебе и не прикоснется. Даже сейчас, ты пытаешься меня соблазнить, а ото всюду стревозность лезет. Уволь.
— И даже так? — она расстегнула блузку, и провела пальцем по краю лифчика. — Что скажешь Дима?
— Знаешь, Лена, женщин я повидал, так что ты меня на такую дешевку не возьмешь. Что сильно боишься?
— Я? Боюсь! Ты много о себе воображаешь! — она возмущенно запахнула блузку и начала застегиваться. — Давай вали отсюда, — крикнула она. Но голосок ее дрожал.
— Валю, валю, Леночка, — я направился к выходу из кабинета. — Хотя мы, может, и могли бы договориться. Фигурка у тебя ничего.
— Хорошо, какие твои условия? — спросила она мне в спину. — Говори.
Я повернулся к ней, осмотрел ее раздевая взглядом. Она поежилась. — Мы могли бы договориться, если ты будешь со мной ласковой и нежной, — сказал я.
— Конечно, Димочка, конечно. Я все сделаю, как ты захочешь, только пройдем в мой кабинет, — она самодовольно улыбнулась. Видимо решило, что вид ее лифчика заставил меня обо всем забыть.
— Ты меня не поняла. Долго, долго будешь ласковой и нежной, — уточнил я. — Скажем месяца два, или три. Улыбка сползла с ее лица.
— Что? Что ты сказал, Широков. Три месяца! Да ты знаешь кто? Дурочку нашел! И какие критерии моей нежности? Что мешает тебе, потом сказать, что я не справилась? Знаю я вас! — злоба опять исказила ее лицо. Интересный вопрос, какие критерии. Я на миг задумался.
— Критерий простой. Как я кончу с тобой, скажем, сто раз, значит, ты справилась. — Да пошел ты, сам знаешь куда! — от возмущения ее трясло.
— Сто раз, чего захотел, обойдешься. — Ну, как знаешь, — сказал я равнодушно. — Пока.
Всю дорогу домой меня не покидало приподнятое настроение. Скажу честно, было приятно видеть, как она пыталась что-то просить. Придумал, как распорядиться этим видео. Вдруг шеф ценит ее больше, чем я думаю. Чтобы не оставить ему выбора, надо сбросить его всем на корпоративные адреса. Я даже домой не успел доехать, когда раздался звонок. Елена свет Александровна.
— Дима, ты еще ничего не сделать с записью? — ее голос был напряжен. — Подожди, — после паузы, — пожалуйста. Давай поговорим. В принципе я согласна. И, — опять пауза. — Извини.
— Ага, согласен. Давай, попробуем поговорить, — я немного издевался над ней. — Подъезжай к восьми, ко мне.
В десять
