потом, потом забыть! Да мало здесь баб, что ли! Назло ей с кем-нибудь сойдусь, вон меня на «чай», сколько из них приглашали! Обойдусь! Обида уступила место злости, и я, повернув назад, не спеша зашагал в санаторий. Погода была солнечная, пели птички, а у меня в душе, били «большие барабаны», как будто я шел на эшафот. Шаги все уменьшались и уменьшались. «Сколько бы дорога не вилась, но придет конец». Вот я и дошел до корпуса. Встал, покурил, собираясь с силами, и ища по обидней слова для разговора. Наконец решился и вошел. Уже из коридора я увидел, что дверь к Галине в номер не плотно закрыта. Значит дома, мстительно подумал я. Сейчас я ей... ! И подошел к двери. За дверью раздавался, плачь. Обычный женский плачь, и все. Я открыл дверь. На стуле около спящего Толика, сидела она. Сидела и плакала, уткнув лицо в книжку, временами всхлипывая. Я забыл все, что хотел сказать, сделать. Я просто стоял и смотрел, не понимая ну зачем плакать, может быть это я, ее вчера обидел? Потом я открыл дверь, подошел к ней и присел. Она ни чего не видела вокруг. Тогда я взял ее за лицо, и, оторвав от книги, страницы которой стали уже влажные, приподняв, поцеловал. Она недоуменно смотрела на меня. Поцеловав ее еще раз, в губы, я с дрожью сказал: « Я искал тебя, все утро искал, а тебя нет. И вот ты тут, плачешь... Зачем?». Смотря на меня не понимающим взглядом, она переспросила, то и дело прерываемая всхлипами: «Искал меня... все утро... нигде нет... , а я искала тебя... тоже нет нигде... я дума... ла, ты ушел... и плакала... !» Она бросила книгу, и ринулась ко мне, повалив на пол. Стала целовать меня в лицо, губы, шею... Ее губы шептали: «Милый мой, ты не ушел, ты искал... Ты нашел!». Когда мы, наконец, то все выяснили, с периодами поцелуев это заняло не менее получаса, Я сказал Гале, что ее хочу, так хочу... Она сказала, что то же об этом мечтала, всю ночь, даже сон приснился. И я предложил, пока Толя спит, уединиться у меня. Мы поправили одежды, и вышли в коридор. Он был пуст, почему то он всегда был пуст, когда это было надо нам! Мы зашли в комнату, и как только щелкнул замок, словно рефери подал сигнал, набросились друг на друга, поцелуи, объятия, с одновременным обнажением! Пуговки, поясок, блузка и майка, штаны полетели в стороны, как сорванные ураганом крыши. Буквально в течении нескольких секунд, я остался «в чем мать родила», а Галя в плавочках. Я не дал ей их снять, авторитетно утверждая, что это дело для кавалера, то бишь меня! Но это на сладкое! Мы стояли друг против друга, на расстоянии вытянутой руки, устроив смотрины, при дневном свете.
Часть 4. Антропометрический осмотр и исследования.
Галина.
Он стоял свободно, как будто его не смущало, что я, стоя на расстоянии метра, я в упор разглядываю его. Милое лицо, большие глаза, правильный рот. Широченные плечи, ну, грудь конечно не колесом, и все же. Мускулистый, широкие бедра, а ниже... ниже то, что может испугать молодую деву, да и не молодую то же. И без того большой, его член под моим взглядом стал еще больше. Такое впечатление, что сердце, в данный момент, всю кровь гонит в него. Он стал больше, и шире, налился краснотой, и напряжение органа, сдвинуло крайнюю плоть и приоткрыло головку. Она была привлекательной, гладкой и блестящей, размером не меньше чем, мяч для пинг-понга, но формой похожа на молодой гриб. «Интересно, а как она выглядит открытой полностью?», подумала я. Словно подслушав немой вопрос, он сдвинул плоть до конца. Венец ее был утолщен и довольно таки сильно раздавался в стороны. Она была, похоже... (На шлем Дарта Вейдера, сказали бы лет через... — цать! Прим. Автора). От этого зрелища, у меня заныло внизу живота, за пульсировали соски, и я почувствовала, как становятся мокрыми, трусики. Руки не произвольно сжали груди, но я продолжала смотреть. Длина около 16 сантиметров, в охвате, чуть уже головки, буквально на пару миллиметров. Под напрягшимся стволом члена виднелась мошонка, покрытая жесткими волосиками. В
