Уже не один час пушистые хлопья декабрьского снега с церковной безмятежностью падали за окном, раздувая своей белой ватой голые деревья, извилистые дороги и покатые крыши домов. Словно растворяясь в нем, вдали едва вычерчивались контуры высоких кавказских гор. Воздух же, казалось, и вовсе застыл в незримо витающей застенчивости тишины.
«Вот и прошел целый месяц, как я здесь окопался, — подумал Илья, задумчиво следя за опадающим белым пухом зимы. — Уже через какой-то час Новый год вступит в свои права...»
Предвкушая предстоящее празднество, он допил в бокале оставшееся вино, и, с новой разливающейся теплотой, удовлетворенно оглядел комнату — к прибытию матери было все подготовлено. Белоснежные стены красовались пушистыми огнями разноцветных гирлянд. Почти двухметровая елка (с сияющим голубым мегандавидом на макушке и серебристой мишурой) была навешана разноцветными стеклянными шарами. И, наконец, главный стол был сервирован огромной сырной пиццей и лучшим «танкистским» вином «Саакашвили».
«Это всё приготовил я... — чуть ли не с гордостью констатировал Илья. — Мама будет вполне довольна...»
Он, действительно, в этот предновогодний вечер, практически в одиночку проделал великолепную работу — от поиска ели в местных лесах (её порубки и подготовки), до самостоятельного «ваяния» пиццы! И всё это для любимой мамочки, известной эстрадной певицы Изольды Аслановны, которая вот-вот должна была прибыть сюда в С. — в свой уютный охотничий домик, после очередного концерта на банкете какого-то из местных мафиози.
«Да, мама будет довольна...» — ещё раз произнес в мыслях Илья.
Сытый, приятно опьяневший, он лениво отошел от окна, положил на стол выпитый бокал и остановился у шкафного трюмо. Того большого трюмо, в которое смотрелась его знаменитая мамаша, делая на себе последние штрихи перед каждым выходом в свет.
В отражении на него смотрел высокий стройный парень, с бледным готически вытянутым лицом, небольшой копной гладко-прилизанных черных волос, усталыми карими глазами, длинным ровным носом и припухшими бледно-коричневыми слоями губ.
«Типичный студент" — лишь усмехнулся про себя он, заметив, что голубая джинсовая куртка (под которой была только белая майка) да такие же голубые джинсы, лишь больше очерчивали ему стройность тела. Однако, его вдруг больше привлекли черты своего долговязого лика, которое, после прошлогодней атаки угрей, казалось ему уже значительно повзрослевшим.
«На кого же я больше похож, — подумал Илья, внимательно всматриваясь в зеркальное отражение. — Верно, что глаза у меня отцовские, как и нос... А вот губы и подбородок материнский... То есть, у меня еврейские «лупы» и обоняние, но грузинское осязание!»
От этой забавной мысли его пухлые губы растянулись в пьяной улыбке. Теперь он четко видел в зеркале наглядное творение отца — российского субтильного офисного еврея, и эффектной матери — прелестной грузинской дивы. И этому «творению» было уже два десятка лет.
«Я лишь наполовину грузин, — лыбился он. — Всей иной частью я — иуда!»
Он вновь усталым взором осмотрел приготовленную комнату. Вино, в честь легендарного грузинского танкиста Григория из старого многосерийного польского фильма «Четыре танкиста и собака», сильно расслабило тело и тянуло его возлечь на роскошный белоснежный диван, расположенный тут же в зале. Однако, он понимал, что стоит ему лишь прилечь, как уснет блаженным сном, а ведь после всех усилий к предстоящей встрече Нового года, это было бы для него потрясающим огрехом!
Илья снова подошел к окну: ни просвета ярких фар, ни гудение серебристого материнского «мерса» так и не было слышно. Лишь густой снег так и продолжал тихо шелестеть во мраке предпраздничной ночи.
Опять гипнотизируясь им, Илья подумал о том, что этот Новый год видимо, будет самым спокойным в его жизни. Без городского шума, ярких салютов и
