завернутая в одеяло, Таиланд, температура + 40. Мы сами обливаемся пОтом. И она откидывает одеяло, представая перед двумя парами изголодавших по женскому телу мужских глаз, во всей своей девичьей красе. Не, когда мы ее растирали, она была пациенткой, а сейчас почему-то резко перестала ею быть.
Отскакиваем от шконки, но глаз не отводим. Танюша внимательно осматривает себя немного хмельными глазами, понимает, что она, мягко говоря, не одета. А рядом два нормальных здоровых мужика. И вдруг... она улыбается. Да так нежно.
— А я двери в каюту уже вторую неделю открытыми держу. И хоть бы одна сволочь сообразила. Я уже и кормить вас вкусно перестала. Думала, может кто догадается.
И сказано это было так невинно, что мы чуть не расплакались от осознания собственного идиотизма.
Третий, конечно же, бросается к ней первый. Она обнимает его за цыплячью шейку, и они бесстыже целуются прямо на моих глазах. Мотаю головой и отбрасываю его за воротник.
— Я старше по должности.
Он не противится и молча завладевает нижней половиной ее тела.
— Ох, Владимир Петрович, вы такой красивый.
Голубые глаза заволакивает пелена и я целую раскрывшиеся губы. Танюша тихо постанывает мне в рот, остро реагируя на то, что вытворяет третий. А тот уткнулся между стройных кокшиных ног и усиленно работает языком.
« Господи, — мелькает мысль, когда нетвердая Танюшина рука начинает старательно шуровать у меня ниже пояса, — что ж ты ширинку-то расстегнуть не можешь?»
Рву застежку вниз, освобождая истомившийся член. Танечка тут же припадает к нему губами. На удивление, довольно умело. Ощущение мягких девичьих губ и маленького упругого языка после семи месяцев одних снов... Сам в это время играюсь острыми, почти детскими грудками. Третьему три раза объяснять не надо, он уже успел раздеться и сейчас, закрыв глаза, обрабатывает кокшу сзади. Ее голова мерно и не сильно толкается мне в живот. Где-то на каком-то моменте понимаю, что семь месяцев рейса слишком долго и честно предупреждаю Танюшу, что все... скоро баста. Она хватается губами еще крепче, и мне не остается ничего, как только кончить ей в рот. Это поразительное создание все проглотило. И как в нее это влезло.
— Простынь стирать неохота, — поднимает она на меня ангельский голубой взгляд.
Третий к тому времени уже просто лежит на ее спине, тихо подрагивая. Честно говоря, мы даже не поняли: она сама-то успела, или нет.
— Покурим? — Костя находит на столе пачку сигарет и открывает иллюминатор.
Курим, пуская дым в круглое стекло. Переглядываемся друг с другом:
«Ништяк»
« А то... И на хрена на таек деньги тратить?»
« Давай никуда не пойдем».
«Никуда не пойдем. Здесь останемся».
Хорошо. Как будто что-то вкусное лопнуло внутри. Хорошо, но мало. Хорошо, мало, и хочется еще... послушать о динозаврах. Очень увлекательно, как они там в мезозойском периоде общались.
Танечка лежит на шконке, блаженно улыбаясь и поглаживая себя между ножек. Медленно вытирает с бедер следы третьего, а в глазах опять плывет пелена. Шаловливый пальчик так и снует, так и мечется. Уже раскраснелась то ли от водки, то ли от растирания, то ли от еще чего. Грудь ходуном так и ходит, глаза то на меня, то на третьего смотрят. Убойное зрелище. Бросаю взгляд на Костю и вижу, что он не против продолжения праздника. С моей стороны — аналогично, поэтому, раздеваюсь полностью.
— Меняемся? — останавливаю я этого рвущегося в очередной бой цыпленка.
Он нетерпеливо сбрасывает мою руку с плеча, сосредоточенно кивает и занимает мое прошлое место в изголовье.
Танюша несколько секунд со странным выражением лица рассматривает его выдающееся достоинство, прославившее весь российский торговый флот, качает головой и аккуратно берет головку в рот. Больше в нее, кажется, не помещается.
Я устраиваюсь сзади и наслаждаюсь видом аккуратной попки. Ну, теперь можно и по-нормальному. Целую
