щелку, к тому же капелька за капельку выпускающую влагу.
Тем не менее, не смотря на то, что пол уходил из-под ног, молодая учительница не посмела ни возразить, ни воспрепятствовать, она отлично помнила — Антон велел даже не шевелиться, не то что сопротивляться. Поэтому Мариночка с обреченностью рабыни покорилась неминуемому наказанию. Однако чаша унижения еще не была выпита до конца, ученик, видимо недостаточно насладившийся открывающимися видами интимных мест своей учительницы, приказал:
— Марина Михайловна, расставьте ножки пошире.
Цепенея от ужаса и нереальности происходящего, Мариночка все же смогла перебороть себя, ведь этого от нее требовала ее величество наука, во имя которой она и шла на такие жертвы. Учительница, переступив ладными ножками, раздвинула их так широко, насколько было возможно. Большего она сделать не могла — резинка от трусиков и собранные в жгут колготки больно врезались в бедра.
Мариночка зажмурилась и закусила губку в ожидании наказания. Ей казалось это невозможным, но она была уверена, что Антон начнет шлепать ее прямо по мокрой щелке, раз за разом выпускающей влагу. Наказание, безусловно, было справедливым, ведь она едва не предала своего ученика и его тягу к знаниям. Что ж, теперь пришел черед расплаты, и она вытерпит все, что ей уготовано. Вот только почему она ждет шлепков с губительным восторгом, ощущая, как приближаются грешные, ужасные по своей сути, но таки приятные по факту, толчки внутри?
И все же учительница оказалось не готова к тому, что произошло дальше. Ее ученик вдруг резко ввел в нее пальцы, да не один, а по ощущениям не меньше двух, причем эти пальцы вошли резко и сразу, что (увы, это приходилось с горечью признать) она обеспечила сама, потому что текла, как последняя дрянь. Ко всему прочему Антон принялся попросту иметь ее пальцами так жестко и быстро, насколько это было вообще возможно.
В первые мгновения Мариночка просто застыла в ступоре. Ее глаза за стеклами очков изумленно раскрылись, как и ротик в немом вопросе «За что?». Было больно и немножечко сладко, но она была не в силах сразу осознать, что ученик просто трахает ее пальцами, а она стоит, покорно раздвинув ножки, прогнутая в спинке и, главное, безропотно предоставляя собственному ученику право рассматривать весь процесс во всех безнравственных подробностях, словно распутная девка.
Дикость того, что делают с ее телом, заставила ее встрепенуться. Нет, она не посмела воспротивиться, чтобы соскользнуть с долбящих ее пальцев, или сменить позу на хотя бы чуть менее вызывающую и развратную, ведь Антон приказал в самом начале даже не шевелиться. Так как она могла помешать ему делать это грязное дело? Мариночка не позволяла признаться себе, что не только забота об оценках руководит ее бездеятельность. Ведь где-то загнанная в самые глубины подсознания билась мысль о том, что она желает вот так стоять, как самая настоящая шлюха, и послушно принимать все, что в пожелает в нее загнать ее ученик...
И все же ей удалось собрать остатки добропорядочности, если она еще существовала в нынешней ситуации:
— Что... о... о... ты... ы... де... э... э... лае... э... эшь?
Дыхание сбивалось от того, как пальцы жестко и часто вонзались глубоко в плоть, щечка елозила по стене, а пухлые губки жалобно кривились, но учительница еще надеялась прекратить похабные действия своего ученика.
— Я очень расстроен, Марина Михайловна, — голос Антона был задыхающимся. — Это для профилактики, чтобы в следующий раз вы задумались, когда захотите помешать моему обучению.
Мариночка не нашлась, что возразить, слова были справедливыми, и она понимала, что, как проштрафившийся педагог, вполне заслужила подобное обращение. К тому же ее начали поглощать ужасные ощущения: она вдруг поняла, что может сейчас кончить. «Нет! Не-е-ет! — мысленно закричала учительница, содрогаясь всем телом от мощных толчков в
