еще что-то, — говорит она уже шепотом и специально для меня, — то я поменяю, только кликните.
Усмехаюсь в ответ: эх, красотка, не того выбрала.
— Златка, — зовет отец еще строже.
Ко мне она возвращается уже с другим выражением лица. Глаза смотрят в пол, пальчики теребят фартук.
— ПрОшу прощения, пан иезуит. Благословите, падре.
Привычно поднимаю руку:
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen. (3) Иди, дочь моя.
Напротив присаживается Ян. Карету загнали в кузню, к утру обещали починить. Пряча улыбку в пивной пене, наблюдаю, как Златка обхаживает кучера. Молодая грудь едва не выпрыгивает из корсажа прямо перед восхищенными глазами возницы. Он не давал обет целомудрия, ему проще, чем мне. Встречаюсь взглядом с ее отцом, тот виновато пожимает плечами. Розгами не пробовал, папенька?
Я не люблю Польшу. Сам не знаю, почему. Ничего в этой стране мне не нравится. Даже заснеженная Россия ближе. Стою в темной комнате и смотрю в окно на польскую ночь. Даже ночь мне неприятна. Слышу, как в соседней комнате постанывает Златка и вскрикивает Ян. Искушение плоти нет-нет, да и дает о себе знать. Опускаюсь на колени и бормочу, пытаясь заглушить греховные звуки.:
— Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum...
Покидаю эту страну с громадным облегчением. Пересекая границу Италии, понимаю, что я дома.
Граф д`Орсинио высок и очень хорошо сложен. Его жена — невысокая изящная брюнетка подходит ко мне.
— Благословите, падре.
Осеняю крестным знамением, протягиваю ей руку для поцелуя.
— Отец Франциск, — слышу голос графа, — позвольте представить вам мою дочь Франческу.
То, что он говорит мне потом, тонет в вязком густом тумане. Ни одно слово не может пробиться в мой одурманенный мозг, потому что я увидел ее. Она стоит на ступенях, ведущих в оранжерею. Матовые щеки заливает румянец, тонкие пальцы нервно теребят край белого шелкового шарфа. Франческа? Теперь я знаю, как зовут ангела. Мне доводилось видеть смерть. Благодарю тебя, Господи, за то, что ты позволил мне увидеть жизнь.
Ангел идет к нам, едва касаясь земли. Приближается ко мне, склоняет дивную головку:
— Благословите, падре.
Протягиваю ей руку для поцелуя, чувствую, как к моим пальцам прижимаются ее горячие губы. Все-таки я провинился перед тобой, Господи, иначе ты дал бы мне умереть там, во влажных парагвайских джунглях, вместе с сыном Ягуара. Для того, чтобы сейчас не чувствовать, как разрывается грудь и пытается выскочить сердце.
— Правильно ли я понял, отец Франциск, — спрашивает меня граф, — что необходимо передать этот свиток кардиналам?
— Вы поняли верно, синьор, — отвечаю, с трудом оторвав взгляд от донны Франчески.
В свитке-наша единственная надежда сохранить фактически обреченное Общество. Там записи тайны переговоров Папы Бенедикта с испанцами и поргугалами. Результатом которых стало предательство нашей полуторавековой работы на индейских землях.
— Понтифик пользуется невероятным авторитетом, — граф рассуждает уже про себя, — одно упоминание Ордена грозит ipso facto.
О чем вы, граф?
— Мне нужно время, отец Франциск, — граф склоняет седую голову, — прошу воспользоваться моим гостеприимством.
Мне сорок лет, я давал обет целомудрия. Сталкиваюсь с донной во время обедов, вижу, как заливается краской ее лицо. Она дарит мне несколько прикосновений трепещущей девичьей руки. Неужели ангел ко мне неравнодушен. Ночными молитвами пытаюсь усмирить свою плоть, бушующую днем, но старания мои тщетны. Все чаще ловлю себя на мысли, что желал бы видеть ее обнаженной. Уловить ее вздох, вызвать своим прикосновением тихий стон, тронуть пальцами нежную смуглую кожу. Дьявол, проникающий в мое сознание рисует мне картины одна прекраснее другой. Вот она лежит на спине, бесстыдно раскинув стройные бедра, открывая моему взору себя полностью.
Ее волосы, разметавшиеся по шелку простыней черными змеями...
Грудь,