Трудно сохранять холодный рассудок и качественно анализировать, если сталкиваешься с такой драматической откровенностью.
Ты читаешь эти строки — буквы превращаются в твоём сознании в волнующие смыслы... Желания и наслаждение другого человека проникают в тебя и становятся частью тебя, как недоступные для путешественников дальние страны, с их экзотикой и опасностями.
«... Я медленно, как в трансе, скользил щекой по её бархатистой, прохладной коже, следуя мягким изгибам её безупречной женственности — вдоль бедра, по упругому холмику ягодицы и дальше — в поясничную ложбинку, по линии спины и наконец погрузился лицом в согревающие, медвяно-золотые потоки её волос, целуя её шейку и вдыхая причудливую смесь ароматов ладана и горького миндаля.
Она лежала вытянувшись, на животе, раскинув руки и я, едва касаясь, накрыл её своим телом. Удерживая свой вес на коленях и ладонях, мягко покачиваясь, я потёрся сосками о её белоснежную спину, скользнул руками по простыне и сжал её запястья, прижимая их к гирляндам нарисованных на ткани цветов.
Она взволнованно дышала, и словно прислушивалась к моему желанию — мой напряжённый член, раскалённый докрасна властью первобытного инстинкта, касался её бёдер, обжигаясь их нежной прохладой и вздрагивал. Я истязал себя, наслаждаясь этим чувственным деликатесом, мучительнее возбуждаясь её сладкой покорностью.
Продолжая покрывать поцелуями нежную шею и её висок, чуть просвечивающий через благоухающую золотистую вуаль, я сместился и коленом легко подал в сторону её стройную, точёную ножку. Словно отдаваясь на милость победителя, она шевельнулась, сгибая колени, широко распахнула бёдра и её попка маняще подалась вверх, к моему животу.
Я упёрся коленями в цветастую ткань простыни, вмялся в неё локтями, сильнее сжал тонкие женские запястья и вогнал свой перевозбуждённый ствол в её горячее, влажное влагалище. Оно плотно обволокло эту чувствительнейшую часть моего тела, своим любовным соком утоляя жар, и с каждым моим движением превращая его в острое наслаждение.
Я уткнулся лбом в сияющие золотые россыпи, увлажняя их тяжким и прерывистым дыханием и беззвучно молил мою желанную принимать меня поглубже, отдаться мне без остатка и хоть ненадолго унять мою безумную жажду...»
Странно... Зачем же он всё это расписывает так подробно? Согласно поведенческим наблюдениям, он не похож на сексуально озабоченного... Само описание говорит о том, что он не циник, не самец, примитивно добивающийся сексуальной разрядки... Он не трахается, а священнодействует! Что заставляет его выставлять напоказ это таинство?
Чашка крепкого чая, капнуть «Визин» в усталые глаза и — за работу...
«... Сергей как в воду глядел — неделю спустя, на закате, она пришла забрать мою душу.
Звонок позвал меня, я открыл дверь. Она молча и неподвижно стояла в проёме, и алое, умирающее солнце сияло на её волосах адским пламенем. Синие её глаза казались в этом свете фиалковыми; я не смог защититься от их гипнотического взгляда и впустил её в свою жизнь.
С момента её вторжения, моё время изменилось, словно кто-то перевернул песочные часы и секунды-песчинки полились, опустошая моё будущее, неотвр...»
Местами, записи были безнадёжно испорчены — буквы были размыты водой и утраченные фрагменты зияли слепыми пробелами.
«... Мои ночи стали долгими, я последовал за ней в сад наслаждений и заблудился среди странных желаний и эротических удовольствий. Память и страх — вот что спасало меня от полного растворения и я хранил в себе те леденящие душу воспоминания, регулярно принимая это горькое лекарство, чтобы не забыться окончательно.
Я — молодец, я находчивый парень — убеждал себя, что не влип, а просто взял работу на дом. Решив взять реванш после своего профессионального провала, я разработал стратегию и начал собирать необходимую информацию. При этом был готов идти и
