напролет проговорили обо всем на свете.
Они знали, что они друзья, а не любовники, и им можно все, кроме секса. Это добавляло в их ласки откровенности, даже отчаянности, какой не бывает и между самыми страстными любовниками. Самое интересное, что им не хотелось большего. Пределом их близости были губы, языки и прижатые друг к другу обнаженные тела. (Эротические рассказы) Эмоциональный экстаз, в котором они тонули, когда ласкались, вполне удовлетворял их тягу друг к другу, а нередко и выхолащивал сильней любого секса. Им не приходилось себя сдерживать: когда они ласкались — Юрин хуй, конечно, напрягался, но не слишком, без мучительного желания выбодаться в Катю. Любовниц ему хотелось дырявить насквозь, но с Катей было совсем иначе: она пробуждала в нем желание растворяться в ней, как мед в молоке, тонуть в неизбывных ласках без капли грубости, если только не считать ею жестокие, экстатические лизания-на-грани-боли, до которых они иногда себя доводили. Это были чистые эмоции, без капли похоти.
— А помнишь, как я пристал к тебе, что хочу посмотреть твой секс с девушкой, и ты посадила меня в шкаф? — спросил Юрик, целуя Кате живот.
— Как не помнить... Когда мы трахались тогда с Аней, я думала только о том, как выглядит ее язык в моей пизде, — говорила Катя, едва шевеля губами. (Они с Юриком давно уже не стеснялись называть вещи своими именам)
— А когда ты смотрела на нас с Юлей... это было что-то. Мне хотелось, чтобы ты оценила каждое мое движение. Чтобы поняла, какой я охуенный любовник. Короче, я волновался, прикинь? Ты же у нас такая опытная... настоящее жюри в шкафу.
— А когда ты смотрел на нас с Владом, я тоже волновалась. Он трахает меня, я вся такая стою раком, покачиваюсь, кричу, а сама думаю: небось со стороны — блядь блядью...
— Нееее... Ну что ты... Ты не блядь. Ты просто опытная. Это разные вещи. Блядь — это когда одновременно с многими. Да еще и за деньги...
— Ну, за деньги никогда не было, а вот одновременно с многими... Втроем было, целых три раза...
— Это не считается. Блядь — это когда изменяешь... Я тогда смотрел — и мне тебя жалко было. Как он чавкал тогда в твоей пизде!..
— Чавкал? Я даже не слышала...
— Потому что очень сильно ебал, прямо зверски... Какая у тебя охуенная пизда, Кать! — Юрик стоял перед ней на коленях.
Им нравилось материться друг другу: это давало чувство полной откровенности — такой, от которой стыдно щекотало сердце.
— Охуенная? Чем?
— Не знаю. Красивая. Матерая такая... А твой олигарх тебя классно ебет?
— Нормально... Очень быстро только. Вставил, влил — и все.
— А ты будешь ему изменять?
— Конечно, не буду. Я же не блядь... Ээй! Ты что?
Юрик растянул Кате пизду и дул в дырочку, блестевшую смазкой.
— У меня было четыре девочки, — говорил он странным, глухим голосом, — и у каждой была разная пизда. На вкус. У Любы соленая, у Женьки сладковатая такая, у других... не помню... Интересно, у тебя какая?
— Юр! Прекрати!
— У тебя самая вкусная. Нежная-нежная такая на вкус... — Юрик снова и снова лизал Катю в растянутую мякоть. С кончика его языка тянулись клейкие ниточки сока.
— Юр! Ну что ты дел... — Катя открыла глаза, и тут же закрыла их обратно: Юрик вдруг всосался в ее пизду, обняв Катю за бедра.
Какое-то время были слышны только стоны и причмокивания. Затем стоны вдруг усилились, и Катя резко выгнулась, будто ее подбросили вверх:
— Ыыыу! Юр, ну Юр! Я чуть не кончила...
— Ладно, ладно... — говорил Юрик, утирая липкие щеки. — Давай лучше целоваться. Оближу тебе горлышко — и побегу...
— Дурачок. Если горлышко лизать — будет буэ...
Юрик разделся догола, обнажив торчащий хуй, подсел к Кате, и они снова влипли друг в друга губами.
Только теперь это получалось у них не истомно-нежно, как всегда, а нервно, жадно,... Читать дальше →
