напоминание, чтобы никогда не забывать.
— Знаю, пресветлый, — молвил волхв, — зачем пришел. За мной иди.
Развернулся к дому и пошел впереди, опираясь на клюку. Ткнул по дороге жирного кота. Не глядя на спутника, отворил дверь, словно был уверен, что Свет не задержится. В темных сенях пропустил князя вперед.
— Иди, иди, пресветлый.
То ли показалось гостю, что волхв смеется за его спиной, то ли это филины ухали в лесу. Поговаривали старухи — сплетницы, что Серый питается душами тех, кому помогает. Мол, даст вещицу, которая желание исполняет, а как время придет, человек словно сохнет. Вздрогнул молодой князь, вспомнив эти сплетни, но жажда мести была сильнее. Помедлив на пороге, шагнул в опрятную горницу. Почему думал раньше, что в доме волхва паутиной все заросло? Однако ж в углу — чистый рушник, а в бочке с водой на поверхности — серебрянная ендова.
Тот, кто шел следом, ткнул клюкой в спину, подталкивая к котлу посредине.
— Хочешь власти? — шептал волхв за его спиной. — Не отвечай, сам знаю. Хочешь силы? Такой, чтобы именем твоим пугали детей? Не отвечай. Что готов ты отдать взамен?
— Все, — Свет смотрел в котел, на поверхности которого видел град столичный, себя на престоле, княгиню иноземную рядом, — все отдам.
Волхв расхохотался. Князь обернулся — тот вытирал слезы, стучал клюкой по полу.
— В Скандию езжай, — сквозь смех сказал колдун, — там твоя власть спрятана.
Свет смотрел единственным глазом. Взамен-то что?
— За тебя заплачено, — отсмеявшись, бросил волхв.
Он долго стоял на крыльце, провожая всадников взглядом. Все, что волхв говорил пресветлому, он знал давным-давно. Еще до рождения молодого княжича, когда подарил несчастной ключнице дешевый браслет. Все будет у Света, что мать заказала.
— Просыпайся, князь, — Баюн тормошил спящего за плечо.
Свет взглянул сотнику в лицо и испугался.
— Что с тобой?
Баюн сидел у потухшего костра, обняв себя за плечи.
— Ранили меня, князь. Лопухом рану прикрыл, да видать не помогло. Внутри горю весь. А снаружи холодно.
Свет вскочил на ноги, бросился разводить костер.
— Надо воды согреть. Трав поискать, у тебя же мать — травница была, неужто сам не знаешь.
Товарищ остановил его рукой за плечо. Сжал крепко, делясь предсмертным спокойствием.
— Поздно, пресветлый. Мать травница была, как умирают — знаю. До Скандии недалеко, доберешься сам. Коня моего веди в поводу, вдруг твой по дороге падет.
Баюн умер к вечеру, впав в беспамятство. Звал к себе какую-то Забаву... все хотел князю — отцу рассказать, как ушкуйничал по молодости... клятву свою вспоминал, по которой обязался молодого княжича охранять. Свет молча сидел рядом, держал сотника за руку, да укладывал обратно на траву, если тот порывался встать.
Когда руки Баюна начали холодеть, двумя мечами вырыл могилу. Забросал землей, положил сверху шлем. Выплакал потерю слезами из оставшегося глаза, приторочил поводья к своему седлу и двинулся вперед. К своей судьбе. Той самой, что выторговала его матушка в обмен на душу.
Это там, на границе, в хоть и захолустном, но княжестве, он — пресветлый, а здесь — никто. Сканды смотрели на слишком молодого кнега холодными рыбьими глазами. Хальг улыбался тонкими губами, видя, как нервно дергается изуродованное лицо.
— Что взамен? — спросил он князя.
Свет сглотнул противный ком в горле, успокоил дергающийся шрам.
— Две трети добычи по пути в столицу — ваши.
Наемники негромко загомонили. Щедрое обещание. Родина маленького уродливого кнега богата без меры, огромна и добычлива. Хальг успокоил их одним движением руки.
— Торговаться не буду, кнег. Наши мечи — твое золото. Задумаешь обмануть — не обессудь.
Громко выкрикнул что-то на своем птичьем языке, наемники повернули коней, оставляя Света на берегу моря.
— Через три дня будем готовы, — пообещал Хальг издалека.
Князь стоял, обдуваемый морским ветром,
