Белое матовое пятно перед взором расплывалось принимая причудливо-обтекаемые формы. Звонкий звук тонких шпилек горохом отскакивающий от стен, разрезал пятно на две одинаковые половинки. Шпильки игриво стучали выливаясь в легкомысленный мотивчик. Цок, цок, цок. В прорезе белого пятна вырисовалось еще одно матовое пятнышко, удлиняясь и растягиваясь, принимая новые черты. У нового пятнышка появились тоненькие ручки, а затем и стройные ножки. Изящная головка венчала картинку очаровательной девичий фигурки. Фигурка была завернута в плотно облегающий белый халатик. Чересчур тесный, чересчур короткий и с чересчур откровенным декольте. На халатике красовался большой красный крест, а декольте утопала ленточка с чопорным бейджем. Фотография улыбающейся девочки с искорками в глазах смотрела с бейджа, составляя разящий контраст со своим оригиналом. В отличии от фотографии, девушка в халатике не улыбалась, а напротив хмурилась, морщилась, попеременно вскидывала брови, и не поднимая глаз сосредоточено, что-то писала в блокноте, скрипя шариковой ручкой.
Она подошла вплотную, прислонившись бедрами к ее койке. С такого ракурса, любопытствующий взгляд, не встретив абсолютно никого сопротивления, мог безнаказанно прошмыгнуть под подол халатика хмурящейся девушки, осматривая ее интимный гардероб. Витиеватая линия матовых чулков заканчивалась как-раз на уровне подола халатика. Таким образом, малейший наклон, изгиб, или даже хотя бы небольшой подъем руки вверх, оттягивал край халатика обнажая, всем желающим взглянуть на женщину, матовою, цвета сливок, бархатистую кожу ее бедер. Даже легкое прикосновение к внутренней части бедра, возбудит в ней такой огонь, что в попытке затушить его будет вымотан, выжат как лимон, высушен дотла, даже очень-очень сильный и выносливый мужчина.
Бесшумно, словно кобра в ночной пустыне, Вика оторвала руку от постели и подушечкой указательного пальца прикоснулась к бедру. Ее рука дрогнула от волнения, почувствовав тепло другого тела. Губы пересохли, тело мелко задрожало. Медленно, с усердием азиатской девушки вычерчивающий каллиграфические узоры, она провела пальчиком по белому бархату женского бедра. Как фигуристка сталью высекающая искры из холодного белого льда, ей показалось, что она видит как пальчик оставляет за собой на бедре пунцовый пульсирующий след. Только что рожденная алая полоска держалась долю секунды, пульсируя и наливаясь цветом, а затем, как разбитая банка с краской, принялась разливаться по коже ныряя под трусики, как горчичник, обжигая самый низ живота. На животике выступили капельки пота. Грудь, украдкой выглядывающая из декольте, потяжелела, поддалась вперед норовя выбраться наружу, как кипящее молоко разогреваемое на кастрюльке. Оля вспыхнула румянцем. Хлопок ее трусиков увлажнился поглощая первые капельки ангельской росы. Ах! Низ ее живота сжался и снова расслабился. Словно выжав губку внутри живота, на трусиках с витиеватым рисунком из лепестков, стебельков, и бутонов роз, из самых ее недр, выступила влага пропитывая белый хлопок материи. На пальчик Вики упала полупрозрачная капелька. Веки ее вздрогнули, а сердцебиение участилось кода дурманящий аромат достиг ее носика. До нее донесся запах возбужденной женщины. Желанной, словно дождь в выжженной зноем пустыне. Ах!
Оля нахмурилась, пытаясь вернуть себе контроль на собственным телом. Она не какая-то там, которую можно подманить одним пальчиком! Хотя, если признаться, она едва держала себя в руках.
— Ваше состояние, очень не удовлетворительное, — пошла Оля в контрнаступление.
— Уровень вашего гемоглобина, холестерина, липопротеина и альбумита, — намного ниже нормы. Это очень, очень плохо!
— Доктор, я буду жить? — не удержалась от того, что бы не съязвить Вика.
Оля нахмурилась до состояния грозовой тучи. Ей не нравилось когда на ней насмехались. Здесь ОНА
