Будете плохо себя вести — превращу в жабу. — Лучше в черепаху: они живут дольше... Так как, вы говорите, вас зовут? Маруся? Хавронья? Дина? — Диной зовут не меня, а кошку моей соседки... — А все-таки? — Все-таки? Ну, допустим, Адель... — Адель? А это, допустим, не ваш блог в ЖЖ — «Канители из Адели»? — К чему лукавить? Допустим, мой... — Ааабалдеть! А вы не помните там такого, допустим, Челкаша? Который вечно каки пишет, а вы его — по сусалам, по сусалам? — Вы что, хотите сказать, что... — Что здесь произошла встреча братьев по разуму! Искусственному! То бишь сетевому! За это надо выпить! — Прямо сейчас? Не поперхнетесь? — А вы что, мерзавчик коньячка припрятали в лифчике? — У меня нет ни мерзавчика, ни лифчика... («Боже, что я несу?»)___________________*Челкаш — персонаж одноименного рассказа Горького. — прим. авт.Он не отлипал от Катьки: по окончанию тура утащил ее танцевать снова, потом снова, снова и снова... Ее щеки раскраснелись, как у матрешки. Штраус сменялся Чайковским, Чайковский Прокофьевым, Прокофьев «Амурскими волнами», «Волны» — снова Штраусом... Вокруг слышалось: — Ё-моё!.. — Очень приятно, капец просто!.. — Как изысканно, бляха-муха!.. — Такой бал, я ваще фигею! — Глянь, как на Катьку нашу похожа! — донесся откуда-то Марькин голос. — Только эта красапета, а Катька наша... — Ну уж прям красапета! Она кавайная, но с такими сиськами дома надо сидеть... — Внимание! Для прекрасных участниц бала — цветы от господина Вьюнкова, президента фирмы «Травиата». «Травиата» — это спокойствие вашего желудка!.. — Я обожаю Чайковского, и еще Лепса! Когда они звучат, я вся такая охваченная...Голоса, музыка, сверкающие люстры, наряды, лица, прически слились в пестрый бездонный сумбур, гудевший в голове. — ... Слушай!... А давай слиняем отсюда нахрен! А? Идем в белые ночи! К набережной! — сказал Хозя, когда они, усталые, опьяневшие, стояли за фуршетным столом и жевали, что попало под руку.Катька уже успела пообщаться с жюри, забросать их шпильками остроумия, которые сыпались из нее неуправляемым потоком, и выдуть два фужера шампанского. Вино пилось легко, как спрайт, и зеленые Катькины глаза горели сумасшедшинкой. — Давай! Но ты же тут вроде как на работе? — Вроде как. Да плевал я!... Пошли. Давай, Адель-Канитель, не бойся, ты со мной... — он вывел Катьку из-за стола, не глядя ни на кого, и потащил ее к выходу.***Улица оглушила густой, бархатной прохладой. Ливень кончился, и воздух налился свежестью, уходящей в перламутровое небо белой ночи.Его чистота и влага скрутила мозг, и Катька заорала: — Ааааааа! Иииии! — и засмеялась, глядя вытаращенными глазами на Хозю. — Ыыыыыыы! — передразнил он ее, и они рванули к Фонтанке, разбрызгивая лужи.Все вокруг было мокрым, умытым, набухшим, как губка, везде была вода — на мостовой, и в воздухе, и на деревьях, окатывающих пахучим душем Катьку с Хозей. Фонтанка накрылась пеленой тумана, как газовой шалью. Дымчатый, туманный свет белой ночи окутал набережные и весь город, застывший и вымерший после ливня, и по улицам разлилась густая тишина... — Ыыыыыыы! Э-э-э-э-эй! Огогогооооо! — рвали ее криками беглецы. — Миииаау! Ррргав-гав-гав! — дурачились они, и им откликались далекие собаки из невидимых дворов, ушедших в туман. — Ааааааа! — стонала Катька. — Я вся мокрая! Я как в ванной... — А я? Я вообще как Ипполит под душем!... — подпевал ей Хозя. — «Потрите мне спинку, пожалста... « А давай обувь нафиг? — Давай! — Катька взвизгнула и разулась, плюхнув босые ноги в лужу. — Ааааа... ух! Я босая, а ты? — рычала она на Хозю, и тот распаковывался от носков и туфель, говоря — Прошу временно меня не нюхать, — затем подкатал брюки и сделал два пробных шага. — Не влезают, заразы, — бормотал он,
