на кровать, обошла ее по углам, как настоящая рысь, подумала и встала на четвереньки, расставила колени, растопырила ляжки и призывно посмотрела на Васю. Такое растопыривание Вася называл «распопыриванием». Это был ультиматум, который отвергнуть Вася не мог.
— Только снизу меня придерживай, и в попу не лезь, — сказала девочка из комиксов.
Вася взял бинокль, перевернул его и посмотрел на Бьют другой стороной немецкой оптики.
— Ах ты, писечка моя... маленькая... — ответил Вася.
***
Егорову было плохо и грустно. Жизнь его дала трещину и покатилась под откос. Виной всему был капитан милиции. Вернее, капитанша. Егорова Татьяна Егоровна, тридцать два года, уголовный розыск.
Нет, она не ковала Егорова в наручники, и не волокла на кичу — просто выскочила однажды на ночную дорогу, под свет фар, и панически замахала руками. Злобный Егоров решил не сбивать ее, а выяснить — в чем дело?
Осмотрев продавленный диском до корда спущенный скат «Микры», злобный, но вежливый Егоров сообщил маленькой темноволосой женщине, что менять колесо не на что, а вот дальше, через два километра, в Чайках, есть станция техобслуживания с вулканизацией, и даже ночью она работает. Так что он свозит маленькую потерпевшую туда и обратно, да ладно, не стоит благодарности. Егоров снял колесо с «Микры», забросил в багажник, посадил маленькую женщину с ямочками на щеках в свою машину, и они поехали чинить и вулканизировать.
Станция условно работала, но в праздничном режиме. Доступ туда был открыт всем желающим, однако персонал был потрясающе пьян, попытки переговоров ни к чему не привели, а увещевания вызвали встречные оскорбления и предложения сучке отсосать, а пидарасу идти нахуй. Таня восхищенно понаблюдала за побоями, причиненными злобным Егоровым нерадивым сотрудникам сервиса, а также зафиксировала факт хищения маленького временного колеса, в обмен на оставленную во рту у одного из веселых механиков мелкую купюру.
— Егоров, — сказал Егоров, закончив устанавливать колесо на хромую «Микру», вытерев запачканную руку о дорогие штаны, и протянув ее для знакомства.
— Егорова, — ответила женщина, пожала руку и прыснула от смеха. Егоров подумал и тоже улыбнулся.
В тот раз она поехала к себе домой. Егоров на всякий случай, до города медленно ехал за ней, подсвечивая сзади фарами. Ему было приятно думать, что вот есть такие маленькие, ужасно красивые женщины, которые тоже, как он, Егоровы. Хорошо, когда ты не одинок в мире, когда есть другой Егоров, который поддержит и поможет. «Если еще мы, Егоровы, помогать друг ругу не будем», — думал Егоров: «То все, пиздец, этот мир можно закрывать на переучет».
А через два дня Егоров к ней приехал сам, с новым полноразмерным колесом, запакованным в подарочный лавсан, перетянутый пошлым красным бантом, с итальянским алкоголем и букетом хризантем.
Так началось падение Егорова.
Осознание произошедшего к Егорову пришло примерно через месяц, когда Таня, поддавшись на его нудные и настойчивые уговоры, все-таки перебралась к нему на квартиру, и повесила в Егоровском шкафу свою милицейскую форму с капитанскими погонами. «Ой, а разве я тебе не говорила»?
Хлипкую сиротскую кровать Егорова, истинное украшение четырехкомнатной квартиры, они раздолбили за пару недель, и переехали на пол, обложившись тонной искусственного меха. Егоров соблазнял Таню мебельными каталогами с двуспальными кроватями, но с уютного пола она переезжать не хотела. Половая жизнь, объясняла она Егорову, потому так и называется, что на полу удобнее.
Так Егоровых стало двое.
Мутный Азот, пытавшийся пошутить на эту тему, что, мол, даже паспорта Егоровым менять не придется, чуть не получил по зубам.
Вася тоже чудом избежал расправы, предложив взять двойную фамилию. «А что», — говорил он: «Татьяна Егоровна Егорова-Егорова — это же почти как «тридцать три корабля
